– Какая же эта Алёнушка художница?! Похабница она – вот кто!
– Может, всё-таки у неё самой поинтересуемся? Что она имела в виду этим своим… э-э, поведением? – вставил слово Хорохорин.
– Да-да, нам очень любопытно узнать! – подхватил Междупальцев, которого по причине холостого состояния крайне волновали вопросы нравственности молоденьких девушек. – Какова её концепция творчества… Ну, и всё остальное.
– И то верно! – махнула рукой Баба Яга и плотоядно ухмыльнулась. – Хоть и не перевоспитаем девку, но, по крайней мере, пристыдим… А подать её сюда, такую-сякую!
В ту же секунду снова, откуда ни возьмись, появилась Алёнушка и, скромно теребя пальчиками кружевной платочек, замерла в ожидании неминуемой кары.
– А ну-ка, девка, признавайся, где таких срамных манер набралась? – грозно, привстав с кресла, прорычала Баба Яга. – Какой лиходей подучил тебя неприличные песни голосить в присутствии наших дорогих гостей?
– Что же вы, бабушка, говорите-то? – запричитала Алёнушка, и её огромные голубые глаза-блюдца наполнились слезами. – В чём вы меня, сиротинушку горькую, обвиняете? Я, если хотите знать, век бы подобных песен не исполняла! У меня к другому душа лежит… Это меня злые городские люди надоумили, они себя ещё продюсерами величать велели, а иначе к ним даже на пушечный выстрел не подступишься – и разговаривать с тобой не станут. Пой, говорят, то, что тебе велели, и всё тут. А другой репертуар – ни-ни! Этим ты себе складывающийся сценический имидж испортишь, а без имиджа ты на эстраде ноль без палочки – ни диски твои покупать не станут, ни концертный тур по городам да весям не замутишь, ни на радиоканалы не попадёшь, ни в топы на тех же каналах…
– Ничего не понимаю, – сразу сбавила тон Баба Яга, – на каком она языке говорит? Вроде слова знакомые, а не понимаю связи между ними – ну, ни капельки! Топы какие-то, каналы-канавы…
Но Алёнушку уже было трудно остановить:
– Они, эти самые продюсеры, мне так и сказали: ты, мол, пока фишку не просекаешь, а значит, во всём нас слушаться должна. Ведь ты не самая главная наша примадонна, которой уже ни голоса, ни внешности не надо, потому как она звезда, и её в любом виде пипл схавает. А на одном девичьем обаянии далеко не уедешь. Даже наш самый главный музыкант – маэстро Садко – и тот без продюсеров ни туда и ни сюда. Ведь это они, кстати, надоумили его гусли забросить и бренчать на электрогитаре заграничной, кафтан джинсовый купить для сцены, космы до плеч отпустить… Чувствую, что ему такой расклад тоже не по нраву, да никуда не денешься – на какие только жертвы ради эстрады не пойдёшь!.. Раньше-то наш Садко знаете, как пел? Соловьи заслушивались и со своими трелями замолкали, а сегодня врубит маэстро усилители, врежет барабанными децибелами по нашим барабанным перепонкам – и всё, те же соловьи с веток замертво падают. Но именно такая музыка у молодёжи в цене!.. Да что я вам рассказываю?! Разве вы сами на эстрадных концертах не бывали?
– Ну, бывали, – протянул Хорохорин и поднял глаза на Алёнушку. – Вообще-то мне там иногда нравится…
– А вам? – Алёнушка лукавым взором поглядела на Междупальцева, внимающего её словам с открытым ртом.
– И мне нравится, – машинально пробормотал Фёдор Викторович и покраснел, как всего минуту назад его приятель. – Особенно когда девушки в коротких юбочках отплясывают канканы всякие.
Хорохорин оторвался от созерцания коньячной бутылки и солидно подытожил:
– Это уж точно! Правду она говорит. Так петь сегодня модно, и никуда от этого не денешься. Взять, например, мою младшую дочку. Как вернётся домой с учёбы, сразу книжки под стол, компьютер с песнями из интернета – на полную катушку, и хоть из квартиры беги. Ну, чистый ад дома от её музыки! Помню, в детстве у нас в Сибири так громко даже пьяные на улицах не голосили…
Упоминание про ад, видимо, пришлось по душе Бабе Яге, и она сладко зажмурилась:
– Ад – это совсем другое дело! Там люди, вернее, черти куда приличней нынешних людишек – во всём у них порядок, и нет такого вопиющего безобразия… Бывала я там в туристической поездке.
Воспользовавшись заминкой, Алёнушка поскорее исчезла с глаз. Да и вопросов к ней, видимо, больше не было.
Наступила пауза, во время которой Междупальцев, наконец, обратил внимание на кусок пирога в руке и сумел отправить его в рот, а Хорохорин обнаружил стоящий рядом с коньяком штоф с целебной настойкой на семи травах и принялся её дегустировать.
Читать дальше