Ольга Толстова - Другая химия

Странно, но это я помню. Можно в четыре года знать, что такое растение? А ещё то, что ежели ты – растение, то быть тебе им до скончания дней, и никак судьбу эту не изменить? А кто-нибудь из вас помнит? Как посмотрел на себя со стороны и сказал: вот я каков, значит. Вот оно я.

Это наша, растительная способность – разом смиряться с правдой. Это, наверняка, механизм самосохранения, иначе растения бы все умирали по своему желанию, очень быстро.

А впрочем… Ну помню я это, да что с того, ежели дальше тень в памяти закрывает до хрена дней?

Правда

Никто не знает правды, кроме меня. На самом деле, я знаю, как оно всё было тогда, когда Первый выступил вдруг из темноты и взял свою долю. Но по возвращении из приступа, поглощающего меня, я уже не помню подробностей.

Правда – как чёрная точка, она всегда сбоку, как бы ты не старался достать её взглядом.

Но я хотел бы рассказать тебе о ней, когда ты придёшь ко мне в последний раз.

Следующее

Школа была адом. Нетерпимость была нормой, жестокость – средством выживания, я – тем, на кого всегда будут указывать пальцем.

Впрочем, я не буду жаловаться и рассказывать, как я страдал, бедненький хиленький росток. Я прошёл через это, как и любой обычный человек проходит через ад. Со временем истории из ада забываются, остаётся ностальгия по ушедшему в вечность детству.

Следующее

К тому же всё равно «тихие комнаты» были хуже.

Вы не помните этого, милые дети, родившиеся во времена свободы. Не помните семидесятых – система дала трещину, и шестидесятых – летели цветы и шары, и пятидесятых – шли годы, и сороковых – падали бомбы и кто-то из растений считал траектории. И тридцатых, тридцатых не помните. Эпоха «тихих комнат». Новое лечение, подходи! Подходи и отец, и мать, и дядька, и тётька, и опекун всякий, неси своё растительное чадо. Мы закроем ему уши и глаза, мы засунем его в комнату два на два, мы запрём его в мягких стенах без еды и питья.

Без людей.

Пусть оно задохнётся.

Некоторые и задохнулись. Естественная убыль. Усушка. Утряска. Просыпалось сено сквозь доски телеги.

Никто не выздоровел, я знаю.

Когда мама увидела, что со мной стало после первого этапа лечения, прокляла докторов и плюнула на их будущие могилы. И встала между мною и ними как стена от земли до неба.

Три истории (за 11 лет):

1. Я был в саду, когда оно началось. Но не было ни бумаги, ни принадлежностей для письма, ни взрослых рядом, потому что мне было семь лет и ещё никто не знал, что я – уже цветущее растение. Однако у меня были ногти, а в саду было дерево, и период цветения в первый раз длился лишь четверть часа.

Кусок того дерева, где накарябаны «завораживающие стихи-иероглифы Тайтона», выставлен в музее современного искусства. На нём до сих пор моя кровь. Годы я лелеял мечту однажды добраться до музея и сжечь экспозицию имени меня. Но уничтожить мой миф о мире Тайтон уже никому не под силу, кроме Времени.

2. Вся кожа девочки с бежевыми косичками была исписана стихами, в которых были признания в любви.

Девочка с бежевыми косичками была привязана скакалкой к скамейке.

Девочка с бежевыми косичками лечилась затем у психиатров. Так мне говорили.

Родители увезли меня прочь, прочь, прочь. Теперь настала очередь деньгам отца становиться стеной от земли до неба. Не было скандала, была тихая компенсация.

Врачи и палачи не получили меня в тот раз. Потом, было время, я жалел об этом.

Другая страна. Другая столица. Но та девочка по-прежнему – перед глазами.

3. Сотни моих писем с признаниями в любви, адресованных в никуда, были собраны в коробке из-под маминых туфель. В день, когда закончилась война, коробка сгорела в камине. А тем же вечером я упал на пол и увидел закат над Тайтоном.

На Земле таких не бывает.

Следующее

Упали первые бомбы.

Не хочу вспоминать об этом.

Бомбы стали стихами.

Когда мне стукнуло восемнадцать, кончилась война.

А спустя пять лет сдохли все «тихие комнаты».

Мир делал вид, что хочет измениться.

Следующее

«Мы берём это».

«Я ничего не посылал вам».

«Сумма, на которую мало кто из начинающих авторов может рассчитывать».

«Но я ничего не посылал вам!»

(пауза)

Кто это сделал? Сосед по чердачной комнатушке? Один из выдуманных друзей? Мама?

«Мы удвоим сумму».

Тяжело быть нищим юнцом. Больным нищим юнцом.

Тяжело доказывать, что не зависишь от родителей, или от других родственником, или от друзей родителей, или от друзей других родственников, от всех тех, кто живёт в этом мире подольше тебя, а оттого и успел устроиться получше.