На дне лодки лежал крошечный свёрток, и бережно взяв его на руки и лопатку подмышку, заплаканная баба побрела на холм.
Вырыв могилу возле тётки Катерины, она положила в неё свёрток, перекрестила его и себя, и забросала землёй, молча давясь слезами.
Постаяла с минуту и пошла… Хотела в лодку сесть, а та, уплыла, забыла её привязать, дурья башка. Пришлось в воду прыгать, лодку ловить, и так до деревни и идти по пояс в воде.
Раздевшись, она села на остывающую печь и поняла, что до утра уже не слезет. Силы покинули её.
А может именно из-за этой проклятой талой воды дитя померло? Может и так, что теперь гадать…
Дверь распахнулась настежь, загоняя в дом новую партию воды.
Её муж, Иван, собрал мокрые вещи в армейский чемодан и молча вышел…
Она ни слова не проронила… Пусть идёт. Прошла любовь, а может, и не было её.
До какого же края беда дойти должна? Доколе терпеть то?
Всё, и этому конец, более руки на неё не подымет, слова грубого не скажет. Пусть идёт с миром.
Галка посмотрела на иконку Богоматери, что под подушкой прятала, поцеловала её и легла спать, что бы уже не плакать на сегодня. Глаза просушить.
Спустя два года.
Откуда мужик тот взялся, неизвестно, но деревенские бабки пели в один голос, что из города, и лишь дед Митяй, уверенно утверждал, дымя Беломором, что из лесу он пришёл, по заре…
Но Галка думала, что Митяю виднее, ведь он на крыше сидит, почитай целый год, окромя зимы.
Говорил тот мужик мало и только по делу, и все словечки мудрёные, как будто из книжек. Медленно так, спокойно речь свою выписывал, словно гипнотизировал собеседника.
Когда по осени урожай собирали и в город увозили, а линия электропередач – целёхонькой была, глядели они всем селом телевизор, один единственный – КВН с линзой, в доме председателя.
Так там диктор именно так и разговаривал, монотонно и завораживающе.
Волшебные вечера получались. Делали самодельные конфеты для ребятни, бабы пироги пекли, да закуску собирали, и садились прямо на пол, и начинались – Новости.
По началу, сельчане даже дышать боялись, а потом осмелели, даже переговариваться стали.
Те осенние тёплые дни были для них самыми ласковыми в году, да самыми долгожданными. Телевизор, водочка по рюмочке, а то и по две, да солёный огурчик, и тепло внутри, благодатно! Да не от неё, не от водки, а оттого, что все вместе, что без войны.
Потом, когда бураны накрывали жителей посёлка, провода рвались на мелкие верёвочки и до лета их никто не чинил. И телевизор стаял как гордость эпохи и благополучия, покрытый резной скатертью, чтобы не пылился.
Именно там, в том чудо ящике видела Галка такого франта.
Одет был с иголочки. Такую одежду в райцентре не купишь.
В прошлом году из Москвы журналисты приезжали, так и те, не так нарядны были, почти как деревенские.
А этот, брюки со стрелками, белоснежная рубашка с блестящими штучками на рукавах, вместо пуговиц, то ли заманки, то ли запонки. Всего и не упомнишь.
Чистый, аккуратный, не то, что мужики местные… И пахло от него духами.
У Галки мечта была, флакончик духов, не для того чтобы душиться, а чтобы нюхать иногда, для радости, мысли дурные отгонять. А было их немало. И то, что стареет она в одиночестве, и дитя её в сырой земле на холме деревенском лежит и креста своего не имеет, и многое другое, о чём даже себе признаваться стыдно, что недолюбленная она, недоласканная.
В кино вон какая любовь – красивая, а в жизни то что? Тоска и серость.
И стала Галя о том мужике думать, сначала, о странностях его с соседками судачила, а потом и в одиночестве, на сон грядущий, вспоминала лицо его, речи непонятные, но складные, манеры барские.
Руки его мастеровые, но гладкие и сильные. Такой обнимет и, дух вон.
И стало ей в нём всё любо… Пришла любовь, когда и слово само позабылось, когда память про неё, крест на душу наложила.
И сниться стал, так, что самой вспоминать стыдно было, не то чтоб кому рассказать, но именно так – как мечталось.
И стала Галка замечать, что он словно мысли её читает и смотрит так ласково, что сердце унять невозможно. Того гляди из груди вырвется и в небо птицей взметнётся. А коль слово скажет, так голова кругом, до помутнения…
Долго думала Галка, а потом решила, приглашу мужика к себе, чаю выпьем, рюмочку предложу, а там, как судьба решит. Накинула платок бабушкин, тот самый, что в сундуке на печи от паводков прятала и дверь нараспашку, а там – он. Стоит, с ноги на ногу мнётся.
Читать дальше