Андрей Гатило - Операция Моро

Мне предстоит провести здесь еще сутки, назавтра – на стол с колесиками и в операционную. Повезет – пойду обратно, домой, не повезет – в морг поеду.

Меня определили в небольшую палату, где уже лежал один пациент. Я переоделся в пижаму и стал похож на матрац. Посмотрел я на себя в небольшое зеркало над умывальником и задумался.

– Вы как посоветуете, – спросил я у своего соседа. – Может быть, мне еще живым побриться? Мертвому сложнее будет…

Из коридора раздался зычный голос санитарки:

– С этим бесполезно разговаривать! Он полный идиот!

Каждый слог этой прочувствованной фразы отозвался в моем черепе колокольным ударом. Черт бы Вас побрал, девушка, со своей шваброй…

Пижама влажноватая, и запах у нее какой-то тифозный, из времен гражданской войны. Укладываюсь в койку, пружинная сетка скрипит. Простыня колючая, подушка душная, одеяло кусачее.

Последний приют поэта. Неизвестно, выйдет ли он отсюда, а поэтические мысли не покидают его душу грешную. Он еще иронизирует… Кто это? Кто это иронизирует? Ну да, это я.

Значит – не все потеряно.

– Эй… – внезапно донеслось с противоположной койки. – Эй, Вы спите?

Идиот проснулся. Однако, интересный вопрос… И как же на него ответить?

– Нет, не сплю.

– Вы были в аппарате? Были! Вам вставили жучок, – тихий-тихий, проникновенный голос слева. – Скоро нам всем эти жучки вставят… Мы первые, как космонавты. Кстати, моя фамилия Гагарин.

– Титов, очень приятно, – стараюсь говорить как можно тише.

– Все повторяется… Как сказал пророк – печать на лбу и на правую руку.

Чтоб ты сдох и со своей печатью, и с такими пророчествами…

А потолок-то протекает! В смысле – крыша течет. Да нет, это я буквально, а не фигурально, на потолке нашей палаты четко видны известковые трещины и потеки.

– Кончай базар, придурки! – орет санитарка и щелкает выключателем.

Подавляю в себе желание запустить в нее тапочком. Темнота, свет от уличного фонаря обрисовывает желтый квадрат на стене. Смотрю на него и чего-то жду.

Нет, уже никто не будет крутить ручку фильмоскопа, не будет скрипа целлулоидной ленты. Я вдруг до ущемления в груди понимаю, что уже никогда не посмотрю мои любимые диафильмы. Протягиваю руки, разминаю пальцы и проникаю в желтый свет.

Силуэт собаки на стене. Гав-гав… А вот это – кролик с барабаном, и для этой фигуры надо две руки. А вот это – два мужика ругаются, а вот это – голубь полетел.

Но все же надо спать…

Это как погружение на самое дно марсианской впадины. Я начинаю обратный отсчет. Против естественного хода времени, супротив и вопреки всему, назад, в самое начало.

Насколько хватит памяти.

…Очень высокое кресло. Меня кормят с ложки борщом. Ложка большая, капуста свешивается с краев. Я счастлив. Потом прыгаю на кресле, на его пружинах, и мне очень хорошо.

Теперь в кроватке играю деревянными фигурками, даже знаю, что это – шахматы. Грызу деревянного коня и чувствую горький вкус лака и пресный вкус дерева.

А что еще? Ведь было же что-то еще…

Да, было. Я однажды опрокинул свой фаянсовый горшок, и что-то горячее обожгло мне ноги.

Это помню точно.

И все, больше ничего… Будем считать, что начальная, нулевая точка моей воспроизводимой, осознанной памяти – фаянсовый горшок.

Зачем? Зачем я воскрешаю эти детали? Мне нужны опорные сигналы. Эти события будут маяками на шкале моего личного времени. Начальный сигнал – конечный сигнал.

Может быть – уже завтра.

Да, помню будильник и красные валенки. Я надевал эти новенькие, твердые еще, валенки, и мой отец заводил будильник. И я, как дурачок, танцевал под звонок, вприсядку, азартно! И этим очень веселил моих родителей.

В возрасте до года подхватил кишечную инфекцию, отощал до состояния щепки, спасла меня одна ампула иммуноглобулина. Мой отец, зоотехник, на свой страх и риск ввел мне содержимое этой ампулы в височную вену. Я выжил. А восемь моих сверстников, таких же тощих младенцев, умерли.

Неплохое начало, да?..

Из синего пластилина отец слепил мне маленького человечка. С мою ладошку, человечка в шляпе. Это был мой первый друг. Я играл с ним и разговаривал. А потом я сам научился лепить из пластилина. Первый мой пластилиновый шедевр – водолаз. С обложки журнала «Вокруг света» таращился на меня водолаз в стеклянной маске.

И я воссоздал его. Мой водолаз перемещался по комнатам легко и плавно, звучит банально, но – как рыба в воде. Скорее всего – сработала моя перинатальная память, мой персонаж так же плавал в своей амниотической вселенной, где нет преград и тяготения.