Рахиль Гуревич - Мерцание страз

Солнечный яркий день стал последним в жизни Макария, спасти его не удалось, он почти умер в карете «скорой помощи», ну там в больничке, в приёмном покое, ещё что-то сделать пытались. Тётя Люба это сто раз с плачем вспоминала, что на «скорой» всё-таки пытались что-то сделать и везли до приёмного, носилки тащили и капельницу, но в реанимацию отправлять не стали – он уже отходил. Тёте Любе врач сказал, что травмы такие по весне случаются. Кстати в этот день, и на следующий, по всей улице крыши ото льда очистили и сосульки сбили, на нашем доме сосулек никогда не было: дед, как оттепель, палкой сам их сбивал. Всегда сам. У него страсть какая-то была к сосулькам, бабушка его всегда ругала. Он сбивал, сбивал до умопомрачения – на следующий день они опять вырастали – весна же.

Дома лицезрел вокруг себя опустошённые растерянные лица. Все смотрели на меня как на последнюю надежду. Никто не орал, куда я запропастился, а тихо спросили, где я был, я ответил, что на игры ходил, на турнир. Меня естественно спросили: а почему без Макария. Я ответил, что Макарий очень хотел есть и пошёл в магазин. У меня резонно поинтересовались: а ты разве не хотел есть? (Аппетит-то у меня всегда был отменный.) Если, спросили, Макарий хотел, почему же ты не хотел? Но я ответил, что мы вчера все мои деньги проели, а сегодня Макарий не хотел делиться – ну кто докажет-то, что было не так? Да никто! Ещё я уточнил, что Макарий в ближний дорогой хотел идти, я против этого магаза был всегда. Я рассказал, что, вот, вчера заходили с Макарием в магазин с колоннами, а потом в дальнюю стекляшку. Дед не поленился, пошёл со мной тут же в магазин и мои слова подтвердились. Продавщица нас запомнила по вчерашнему дню и подтвердила, что Макарий сегодня заходил один и «высматривал цены». На вопрос деда, откуда у неё такая память, продавщица ответила, что подозревает всех детей нашего возраста в воровстве, поэтому следит. А Макария знает хорошо, он когда-то давно из холодильника украл мороженое, то есть остался холодильник для морожки открыт – он слямзил. Дедушка спросил: может это вы перепутали, может вот этот мальчик слямзил, и указал на меня, но продавщица чётко ответила, что я ни при чём, а Макарий у неё всегда подозрение вызывал своими бегающими глазками – она не знала, что Макария больше нет, она «скорую» как раз и вызвала, и о том, что он умер, продавец, мне так кажется, и предположить не могла. Ещё мне сейчас кажется, что по-моему эта принципиальная женщина всё про нас с Макарием понимала, в смысле, что Макарий – подлый, а я – нет. И насчёт меня она определённо сказала, что меня «сегодня» не было, что она точно-преточно помнит. Кроме высматривающего цены Макария, она так сказала, ещё только двое покупали булочки и пирожные, и она бы меня в окно увидела, потому что пирожные как раз у окна, и она собирала их в дорогие подарочные коробки – сложенные коробки лежали на подоконнике, в городе моего не очень счастливого детства пекли потрясные пирожные. Я долго потом удивлялся её словам и понял, что многие взрослые, а не только дед, многого не видят, выдумывают себе – я-то как раз в окно эту продавщицу видел, и чепчик её даже успел разглядеть, на чепчике там всё кружавчики, как на ставнях резных, я ещё подумал, что на фарфоровых пастушках в серванте кружавчики потоньше будут, повитиеватее. Так, Ин?

Инесса кивнула, не стала поправлять.

– Запомнил и людей с яркими коробками, довольные они шли праздновать, несли своим дамам вкусности.

Инесса больше не жалела, что слушает длинный рассказ, бесконечный сториз. Неужели он поэтому считает себя убийцей, думала она, ведь этот пацан Макарий не из-за Корнея погиб, а из-за случая! Инесса помнит то своё доверчивое ощущение, она была полностью во власти корнеевой истории. А что, если представить, что и они сейчас не в мастерской, а в лесной избе или в том тереме, который ей постоянно мерещится и тоже прячутся от какой-нибудь эпидемии, как в Стасиной книжке.

– Ну и вот когда продавщица так сказала моему деду… нашему с Макарием деду, я после часто благодарил её старческий маразм, хотя она была вовсе не старая, а скорее молодая. Я решил, что её, по всей видимости, ослепило солнце. Но, ребзы, пардон, пусть солнце отразилось в доме напротив и слепит её отражением, пусть так, но как не разобрать два силуэта за окном или один?

– Может она тебя приняла за сугроб?

– Вот! – Корней указал рукой в сторону Стаси. – Вот. Я тоже самое предположил. Допустим, слепит солнце, и белый сугроб. Но я-то не белый, куртка серая, светлая, но волосы чёрные, тёмные волосы.