Рахиль Гуревич - Мерцание страз

– А может и нет.

– Значит, так. Я предлагаю каждому рассказать о том, что его беспокоит. Ну случаи из жизни, ну и разные свои сомнения, пожаловаться тоже можно. Как вам? Вроде групповой психотерапии.

Как он натаскался на работе, какие слова знает, всем руководит, подумалось Инессе, противно это.

– В принципе я согласна, – сказала Стася. – У меня есть случай, который мне не даёт иногда спать спокойно. Но только иногда! То есть случаев таких много, но один особенный. А у тебя, Ин?

– И у меня есть, – сказала Инесса. – У меня очень необычный, я никому о нём не рассказываю. Не смею… Нет… Я бы рассказала, но кто слушать-то будет, никому это не интересно, чужие проблемы никому не нужны, а Тимку пугать не хотелось, он и так впечатлительный… был впечатлительный.

– А у меня совесть так запятнана, что давно чёрными опухолями покрылась, – сказал Корней. – Я много лет ношу в себе необъятный кошмар. Я бы поделился с вами. Но уговор: всё сказанное тут –только между нами и только в новогоднюю ночь.

– В память о Тимке, – сказала Инесса.

– Да. В память о Тимофее.

– В одной книжке люди, спасались от эпидемии, засели в доме, развлекали себя рассказами и сторизами, – сказала Стася. – Очень интересная книжка, памятник литературы.

Стася такая всегда: что значит «зачёт-автомат» – так и не ответила, книжку не называет, типа: «а гугл на что?»

– Прикольно. Я так и знал, что вы меня поддержите, девочки. Но мужайтесь. Выслушайте и не презирайте, я сам себя презираю. Оглядываясь назад, всё ищу себе оправдание. Я убийца.

Час от часу не легче. Один самоубийца, другой – и того хуже. Как же всё достало, мучилась Инесса, как бы пережить эту ночь? Зачем она вообще их позвала? Ей же никто не нужен. Ну конечно нужен. Если бы ничего не произошло, так встретила бы с мамой и Галиной Мурмановной, а так – жутко наедине со своими мыслями. А в таком раздрайве Инесса охотнее послушает Корнея, чем новости мамы и Галины Мурмановны о фигуристках, заказчиках, костюмах, программах и вечных интригах фигурки.

Инесса с мамой жили когда-то в Москве. Инесса хорошо запомнила лестницу – подниматься тяжело, но все жильцы ходили, и бабули с палочками, а дедуля на несгибаемых ногах смешил – так комично у него получалось не сгибая коленей и опираясь на перила «подпрыгивать» от ступени к ступени.

– Раз, два… семь, раз-два-семь. С ужасом думаю, милочка, что было, живи я на четвёртом этаже, а не на втором.

– Ну что вы… – отвечала мама, – ну…

– Подняться для моих коленей ещё куда ни шло, спускаться – сущий ад.

Инесса спрашивала у мамы, что значит «сущий ад» – мама отвечала:

– Это всё. Ку-ку.

Мама не любит много болтать, разговорчивая по настроению. Инессе же всё и всегда рассказывала, делилась, спрашивала совета, жаловалась на несправедливость. Сейчас у мамы много переписок, пишет-то она хорошо и развёрнуто, а разговаривать с заказчиками – не очень до сих пор. Это у неё с тех времён, когда она шила на дому в Москве. Мама старалась не любила соседей по подъезду, Инесса отчётливо запомнила только «ну», «ну всё» и «ку-ку», что означало «конец», «фиаско», «поражение». Мама не любит вспоминать то время. Инесса и мама – единственные осколки семьи Изотовых. Там в Москве были фотографии, мама показывала, рассказывала немного о дедушке и бабушке. Когда переехали в Шайбу, альбома не оказалось.

– Мы теперь без роду-без племени, – ответила мама на вопрос, где альбом.

Инесса слышала, что когда человеку совсем плохо, когда его все предали, он одинок и осознаёт, что смерть не за горами, он сжигает все мосты. Наваливается муть, вечно упадочное настроение, горькие мысли, что всё зря, жизнь прожита зря. И у мамы, скорее всего, было именно такое чувство, не мог же семейный альбом просто затеряться при переезде. Мама точно помнит, что паковала его с вещами для перевозки. Но первые месяцы в Шайбе мама точно помнит не очень ясно. Всякое могло произойти с альбомом именно в эти самые сложные первые месяцы в Шайбе.

Когда Инесса стала жить в Одиноком, мама попросила сходить на кладбище (Одинокий же рядом с Москвой), зайти в тамошнюю контору, убрать могилку.

– Я за пятнадцать лет оплатила, но всё так поменялось, боюсь, как бы чего там не пропало, в смысле – место и могилы.

Инесса сходила, в конторе заполняла какие-то бумаги (мама оформила генеральную доверенность), потом никак не могла найти участок и место, но нашла, и за месяц привела могилу в порядок: поменяла и оградку, и плиту. Могила была в жутком состоянии, на ней просто не было ничего – даже таблички, которая, по словам мамы должна была быть «из металла». Инне понравилось на кладбище: тихо, спокойно, бабушка там лежит, дедушка, и дядя, мамин младший брат.