Анна Осокина - Отмеченная огнем. И остался только пепел

Наверное, единственным, кто открыто показывал свое враждебное отношение к ней, был старый сгорбленный жрец Эхрес, который служил Ясногорящему всю свою долгую жизнь. Как и все жрецы, он не имел семьи, с самой юности посвятив себя религии. По правде говоря, человеком он слыл хорошим: верил в свое дело, никогда не жалел себя для помощи другим и служения своему богу. При нем двери храма не закрывались для нуждающихся ни днем, ни ночью. А его проповеди вдохновляли на добрые поступки. Один лишь недостаток имел этот добряк: он совершенно не признавал чудес, сотворенных человеком. И когда вслед за пришедшей в Лог ведьмой начался дождь, старик крайне разозлился на местных, которые благодарили эту женщину, вместо того, чтобы стать усерднее в молитвах. Саму ведьму он предпочитал и вовсе не замечать, пока она и ее внучка держались подальше от храма. А так и произошло после одного события, о котором еще долго перешептывались логовцы.

Это случилось почти сразу после появления Мирам в Логе. Лето подходило к концу, вечернее жнивеньское* [августовское] солнце окрасило небо в причудливые алые, золотые и пурпурные оттенки. Время сбора урожая всегда печалило Эхреса, потому что храм становился почти пустым, лишенным большей части верян. Ведь, хотя Лог и считался городом, в основном местные жили за счет своих хозяйств и того, что давала земля, в отличие от столицы – Вольмиры, где процветали ремесленники, мелкие торговцы, купцы, а то и владельцы собственных кораблей.

Уставшие за день в поле работники предпочитали пропускать ежевечернюю проповедь и молитву, а вместо этого выпить пару кружек пива в «Старом кроте». Да, напитки там подавали отвратительные – хозяин, тот еще скряга, разбавлял и пиво, и квас, и мед водой, даже не скрывая этого. Но зато и цена была соответствующей. А местным работягам только и требовалось что вытянуть натруженные ноги в мужской компании да промочить горло чем-то холодным. Любое пойло, даже самое омерзительное, станет не столь противным, если подавать его таким ледяным, чтобы аж скулы сводило, а уж об этом хозяин «Крота» исправно заботился.

Как бы там ни было, но жрец всегда старательно выполнял свой долг. Каждый вечер он шире распахивал двустворчатые кованые двери, ведущие в святое место, чтобы показать горожанам, что скоро начнется молитва. Конечно, логовскому храму далеко до столичных гигантов – длинных, как свечи, каменных сооружений с диковинными куполами, устремленными к солнцу. В Тихом Логе храм возвели совсем простой: одноэтажный и прямоугольный. Однако он был сложен из темно-серого камня, с красной черепичной крышей. Внутри убранство также не отличалось разнообразием. С двух сторон от входа шло несколько рядов каменных скамей, вдоль стен расположились восемь невысоких столбов, по четыре справа и слева, на них стояли глубокие и широкие металлические чаши с толстыми боками для священных возжиганий. Венчал все большой алтарь, на котором постоянно поддерживали огонь. Рядом располагался короб для пожертвований. И только самый внимательный верянин мог разглядеть в противоположной от главного входа стене узкую дверь, ведущую в небольшую пристройку – жилище жреца.

Тот вечер начался как обычно. Эхрес зажег во всех восьми чашах специально привезенные для этого кедровые дрова, которые использовали только для ритуальных костров и в кораблестроении из-за твердости древесины. Затем старик распахнул двери и вышел на крыльцо посмотреть, нет ли рядом желающих почтить бога. Несколько горожанок сразу же вошли внутрь, поприветствовав служителя. Люди, хотя и не так много, как бывало, постепенно подтягивались. Эхрес решил, что пора начинать: занял привычное место перед алтарем, воздал хвалу Ясногорящему и уже было открыл рот, чтобы произнести несколько слов для собравшихся, когда увидел входящую в столь святое место Мирам, под руку с которой шла ее юная внучка. Они остановились в проходе и взглядами искали, где присесть. Жрец подавился на полуслове. Раньше он никогда не сталкивался с ведьмой, а потому даже подумать не мог, что та захочет посетить дом божий. Видя заминку, люди стали оборачиваться, чтобы узнать, в чем причина. Еще через мгновение по помещению пополз шепот. Женщина и девочка замерли, похоже, они не ожидали такого приема. Тем временем Эхрес как мог взял себя в руки, набрал побольше воздуха в грудь и сорвавшимся голосом воскликнул:

– Да не войдет в дом сей ни один нечестивый! – сказано это было так однозначно, что никто не усомнился в том, кому адресованы слова.