Кира Бег - Король моих мыслей [litres самиздат]

Половину каждого шкафа скрывала дверца, вероятно, там была перекладина для одежды, вторую половину занимали открытые полки. На полках шкафа по левую руку стояли несколько книг, круглая коробка, вероятно, для шляп, и корзинка для белья. Возле кровати по правую сторону комнаты уже лежали мои сумки.

Слева от входной двери были вбиты в стену крючки для зонтов, шляпок и верхней одежды. Справа стояла тумба, над которой к стене было прибито зеркало. Окно выходило в сторону сада и учебного корпуса, и прямо напротив горел газовый фонарь.

– Располагайтесь, леди. Через полчаса за вами зайдет Юнг и проводит вас на ужин. Потом подходите ко мне, первая дверь на входе в корпус, я выдам вам ученическую форму. Вы приехали поздно, обычно столовая в это время уже закрыта, но на кухне кто-нибудь из поваров всегда есть, можете заходить туда в любое время, повара вас накормят.

Ужин был на удивление приличным. На выбор можно было взять кашу, пудинг, мясные рулетики. Из напитков полагался яблочный или ягодный компот, хлеб и фрукты стояли прямо на столах. Непривычно, что воспитанницам предлагают выбор. Да ещё и фрукты без ограничений. Что же это за Институт, что не экономят на питании учениц? В Академии с этим было намного строже.

Форма так же вызвала удивление. Если в Академии нам полагались классические строгие серо-голубые ученические платья на пуговках и передники с накидками к ним, то здесь было иначе. Комендантша ровно пояснила, что Институт – место особое, попасть сюда можно только по рекомендации, и потому к нам особое отношение и особая форма.

Я тихо охнула, взяв в руки платье. Ткань и фасон намного лучше, чем в Академии. Нежного ненавязчивого голубого цвета, с более лёгким и мягким, чем в бальных платьях, но всё-таки корсетом, нижним платьем и одной, на каждый день, или двумя, на балы, нижними юбками для пышности.

Мне выдали пока два платья на смену, до прихода портнихи. Оказалось, что форма шьется для каждой ученицы отдельно, по индивидуальным меркам. Так же комендантша пояснила, что в зависимости от года обучения ученицам выдают бежевые, светло-зелёные, розовые и голубые платья.

Форма заставила улыбнуться. Хоть что-то в моём переводе хорошее! Ведь так приятно чувствовать себя красивой и нарядной, а не серой мышкой над учебниками. Я решила, что вторая нижняя юбка мне вряд ли пригодится, никакого желания посещать балы не было. В Академии это были необязательные мероприятия, надо будет узнать, какие здесь на этот счёт правила.

Месяц я ежедневно занималась с профессором Сардером. Он учил меня ставить фильтры, чтобы слышать не все мысли, а лишь те слои, которые мне нужны. Например, только текущий внутренний диалог. Или только реакцию на свои слова и действия. Можно было заглянуть глубже, в сокровенные надежды и желания.

Оказалось, что сознание людей похоже на слоёный пирог, и каждый уровень раскрывает новые грани личности. Видеть прошлое, если человек об этом не думал, я не могла, но училась задавать наводящие вопросы. Других учениц пока не было, они разъехались по домам, как в обычном институте.

Это у меня была особая программа, но я не расстраивалась, с каждым днём всё больше овладевая своим нежданным даром. Через месяц профессор уехал, наказав продолжать тренировки. Я часами сидела в библиотеке, повторяя выученные блоки, схемы и читая рекомендованные книги. А потом послушно сжигала все конспекты и зарисовки.

Помимо щитов и фильтров, одним из самых ценных знаний для управления моим нежданным проклятием было понимание разницы между фантазией и намерением, пустыми рассуждениями и готовностью к действиям.

Мы с профессором прогуливались по парку, пока позволяла погода, и я слушала мысли окружающих. Племянник ректора, юный Юнг, был влюблён в одну из служанок. Он мог сколько угодно вздыхать о её прелестях и мечтать о поцелуях, но в жизни никогда бы не подошёл к девушке и старался по возможности даже не говорить с ней.

Это было главное различие между намерением и фантазией.

Таинственный спаситель будоражил мой ум. Вечерами, уже лёжа в постели, я вспоминала его жесты, взгляды, улыбку, уютное тепло его мыслей. Удивительно, но вслух он тогда не проронил ни слова! Интересно, почему.

И, чего уж таиться перед собой, мне было приятно вспоминать его прикосновения. И то, как я сама касалась обнажённого торса, промывая раны. В такие моменты щёки заливал румянец, а в голову лезли неподобающие леди мысли.

Я корила себя за это, но ничего не могла поделать. Хотелось снова его увидеть, поговорить, узнать имя. Коснуться родинки над бровью, положить ладони на широкие плечи, потянуться за поцелуем. На этом смущение становилось слишком сильным, и я, прикусив губу, заставляла себя думать о чём-нибудь другом.