Наталья Землянская - Хроники Шеридана [litres самиздат]

Вот и теперь Бабушка – в длинном, отделанном кружевом платье, точно сошедшая со старинного портрета, – стояла перед котлом с серебряным черпаком в руке. Под крышкой котла громко булькала каша.

– Овсянка? – сморщила нос Мэрион.

– И тебе доброе утро, деточка! – укоризненно отозвалась Бабушка.

Тут каша забормотала еще громче и решительно полезла наружу. Бабушка сердито чмякнула её черпаком, овсянка испуганно спряталась обратно.

– Все равно ведь не съедят! – булькнула каша обиженно.

– Цыц!.. – строго ответила старая хозяйка.

Тут в Кухню вбежал Папа – в плаще и шляпе, но без ботинок. Прижимая к груди кейс, он потребовал себе гренок с сыром и мармеладом. Проглотив их штук пять и угостившись чашечкой кофе, он убежал. Папа всегда был слишком занят, обеспечивая своему семейству и куче нахлебников «достойный образ жизни». Он являлся главным управляющим местного филиала гигантской корпорации «Каролина», специализирующейся, главным образом, в области туризма, отдыха и развлечений. Долина славилась своими целебными водами и климатом – это-то и привлекло в свое время внимание Корпорации. Под началом Папы была сеть отелей, пансионатов, клиник, ресторанов, кафе и прочего, что обеспечивало обслуживание туристов, чьи деньги были практически единственным источником существования Города и его тридцати тысячного населения. В Городе отца уважали, – и не только за принадлежность к старой аристократической фамилии: он прилагал немало усилий, чтобы маленький городок процветал.

Вслед за Папой появился Карапуз. Заспанный, в длинной ночной рубашке, с горшком в руках. Бережно поставив посудину под стол, – не дай бог забудешь где, потом не сыскать! – он молча вскарабкался на высокий табурет и плеснул себе в чашечку кофейку. Для своих трёх лет её младший братик был на редкость самостоятельным ребенком. Поневоле… А как же иначе, когда не менее дюжины тетушек – своих и чужих – ежеминутно норовят принять участие в твоем воспитании! Почему-то, правда, ребенок при этом вечно оставался беспризорным.

Подперев кулачком толстую щеку, он принялся звонко болтать в чашке серебряной ложечкой. Бабушка поморщилась: что за манеры! Сестра же забрала у него чашку и пододвинула бокал с молоком. Умяв последовательно тарелку овсянки, пару плюшек и яблоко, Карапуз получил в награду шоколадку и, зажав ее в кулачке, сполз с табурета.

– Что нужно сказать, молодой человек? – напомнила Бабушка.

Карапуз приостановился. Подумал.

– Съем сам, никому не дам! – и удалился вперевалочку, волоча за собой горшок.

Мэрион поглядела ему вслед и небрежно заметила:

– Если мне дадут пару монет, – тут она картинно вздохнула, – я, так и быть, пригляжу за ним сегодня.

Но заработать ей не удалось. В Кухню ворвалась разноцветная разноголосая толпа – обитатели Замка спешили к завтраку. Почему-то утром все любили попить чайку здесь, а не в столовой. По-семейному, так сказать.

Последним приковылял Дедушка и с ходу потребовал «нацедить ему кружечку», на что Бабушка сухо заметила, что «ещё рановато!»

– А тортик? – с надеждой спросил дедуля.

– На ужин! – отрезала она.

Дедушка захныкал, но на это никто не обратил внимания. С тех незапамятных времен, как он внезапно появился в Замке – дальний разорившийся родственник, не оставлять же его на улице! – к его чудачествам и нытью привыкли. Собственно, он приходился Бабушке внучатым племянником, Дедушкой же его называли из-за почтенного возраста: лет ему было около девяноста… Вы спросите, сколько же Бабушке? Считалось, что бабульке где-то сто двадцать, но наверняка она кокетничала.

Круглый зал наполнился голосами, звяканьем посуды. Обсуждали последние сплетни и свежие новости. В основном, все разговоры сводились к грядущему Летнему Карнавалу. Это событие обычно привлекало массу туристов, но и для жителей Города дни Карнавала были не только работой, но и праздником. Дамы обсуждали предстоящие развлечения и свои будущие наряды, мужчины – прошедшие скачки. В нестройный гул голосов рефреном вплеталось тоненькое: «Тор-ти-ик!..»

Спустя час с чаепитием было покончено, всё стихло, и за столом остался только Дедушка, словно рыба, выброшенная на берег схлынувшим приливом. Оглядев разгромленный стол, он сложил худые ручки на толстом животике, и в последний раз тихонечко спросил:

– Тортик?.. – в его надтреснутом голосе слышалось легкое торжество: последнее слово осталось за ним.

Из котла выглянула каша. Не заметив дедушку, она осторожно полезла наружу.