Ричард Ламберт - Дорога волка [litres]

Дорога от Кендала то поднималась, то опускалась. Я держался за дверь и за сиденье, не сводя глаз с дороги, потому что я должен был не дать бабушке разбить машину и убить нас обоих. Она практически лежала на руле.

Через четверть часа езды она клюнула носом.

– Баб!

Она резко выпрямилась. Я открыл окно, чтобы не дать ей заснуть.

– Закрой, будь добр, Лукас.

– Ты засыпала.

– Закрой окно. Там мороз.

Я закрыл окно. Слева появился какой-то водоём. Дорога свернула в другую сторону, и мы въехали в длинную долину между гор с белыми шапками.

– Это снег? – я не ожидал увидеть его в сентябре.

– Вроде бы похож, да, – саркастично сказала она.

Я бросил на неё презрительный взгляд.

Она ответила тем же.

– Смотри на дорогу! – сказал я.

Мы молча ехали по долине.

Бабушкина голова снова начала клониться.

– Бабушка! – крикнул я.

Она подпрыгнула в кресле. Фиат резко мотнуло из стороны в сторону.

– Осторожно!

Она выровняла машину, замедлилась, потом ещё замедлилась, съехала на обочину и остановилась. Выключила зажигание, прикрыла рот рукой и застыла. Фары продолжали освещать яркую траву. Их свет рассеивался в тёмных полях, окружавших дорогу. Порыв ветра толкнул машину.

– Бабушка?

Она не ответила. Она будто бы превратилась в камень.

– Ты больна? Ты ведь больна, не так ли?

Я потянулся к ней. Я хотел потрясти её за плечо, но она отдёрнулась от моего прикосновения и заплакала. Она вздрагивала, как маленький ребёнок, поранившийся на детской площадке. Я не хотел, чтобы она плакала. Я не знал, как заставить её прекратить плакать.

– Аккумулятор разрядится, если не выключить фары, – сказал я.

В какой-то момент она перестала. Мы молча сидели в машине, покачивающейся от порывов всё того же ветра. Она выключила фары.

– У тебя есть платок? – спросила она хрипло.

– Нет.

Она вытерла нос рукой, как маленький ребёнок, сделала глубокий судорожный вдох, будто готовясь к серьёзному делу, потом выпрямилась, включила зажигание, включила фары, включила передачу, и, не глядя на меня, выехала на асфальт.

Мы свернули с главной дороги на просёлок. Он плавно поднимался меж каменных стен по холму, направляясь к тёмному лесу у подножия горы. Над лесом я видел складку хребта, по которому текла вода. Мы въехали в лес, и фары осветили золотисто-жёлтый проезд меж деревьев. Потом, внезапно, справа появился коттедж.

Когда мы въехали в ворота, шины издали странное жужжание. Фары осветили круглую подъездную дорожку, окружавшую небольшую горку земли. Потом они скользнули по стенам коттеджа, и я разглядел серый камень и чёрный шифер. Фары осветили забор, мы ехали прямо на него. Бабушка резко затормозила, и машина остановилась в нескольких дюймах от досок забора. Двигатель, а за ним и фары, отключились.

Я вышел навстречу пронизывающему холодному воздуху и глубокой тьме. Я слышал только шуршание ветра в листьях, шорох гравия под бабушкиными ногами, шорох сумки, в которой она искала ключи. Ветер стих, но я всё ещё слышал звук. Может, это текла вода в горах? В лесу хрустнула ветка.

– Бабушка?

Она всё ещё рылась в сумке. Я подбежал и схватил её.

– Это он? – я держал ключ от двери.

Я чувствовал: её раздражает, что я нашёл его. Она взяла ключ и ткнула им в замок.

– В лесу водятся животные?

Ключ мягко повернулся, яркий свет залил красную дверь, и она вошла внутрь.

Я оглянулся в темноту, а потом тоже вошёл.

Прямо напротив входа была лестница, а слева, сразу за корзиной с тростями, тёмная комната. Справа был короткий коридор, который вёл к открытой двери. Бабушка положила сумку на стол под лестницей, плотно закрыла другую дверь, справа, прошла по коридору и включила свет. Там была кухня.

– Хочешь что-нибудь съесть? – спросила она.

Я прошёл за ней и остановился у складного пластикового стола.

– Тарелки там, – она кивнула на шкаф, доставая хлеб.

Я достал видавшую виды посуду.

Она вскрыла консервную банку, вывалила и перемешала фасоль, положила на шипящий гриль хлеб.

– Можешь включить отопление? – спросил я.

– Нет.

Мы сели ужинать. Когда она откусывала хлеб, я слышал, как хрустит её челюсть. Не зубы, именно челюсть.

Потом она отвела меня наверх, в комнату, которая должна была стать моей.

Из огромного комода она достала полотенце и простыни, повидавшие не меньше, чем посуда на кухне.

– Это была комната твоей матери.