Наташа Михлин - Это внутри. Рецидив

В тот день, когда Джереми окончательно сняли с тяжелых нейролептиков и перевели в общее отделение, он на коленях умолял врача не совершать этой ошибки. В отсеке для особо опасных он точно не смог бы никого убить. Джерри рыдал и хватался руками за гладкие плиты, не обращая внимания на то, как смотрят на него остальные пациенты. А доктор Замир сел на пол рядом с ним и утешал, уговаривал, что все будет хорошо, это пойдет на пользу, он справится. Обязательно справится.

Джереми шарахался от всех и каждого, приходил в столовую последним и ночью тихонько вынимал из штанов пояс и привязывал себя за руку к металлической раме кровати в страхе навредить кому-то снова. Джереми не разделял доверия доктора Замира к самому себе. Казалось, стоит забыться и расслабиться, как некая темная сторона вновь оскалит зубы и ринется наружу… Черные волосы, черные глаза. Дара не было больше, но и эта гложущая пустота заполнилась страхом. Что, если он вернется? Тогда ничто не сможет удержать ЭТО внутри.

Однажды Джереми сидел, задумавшись, на скамейке в углу больничного сада. Внезапно он ощутил, как на плечо ему легло нечто теплое.

Дженнифер ходила так тихо, что пугала даже санитаров. Обнаружив молчаливую тень за своей спиной, многие подскакивали от неожиданности, а она смотрела широко распахнутыми глазами, не понимая причины переполоха. Дженнифер всегда молчала, носила розовую пижаму с единорогами, руки прятались в карманах, темные волосы спускались до колен.

Тогда эти волосы залили плечо Джереми. Он отпрянул, но девушка внезапно взяла его за запястье и вновь притянула к себе, усадив на скамейку. Доверчиво устроив голову у парня на плече, она тихо сказала:

— Ангел. Ты. Такой светлый.

Он не ответил — и от неожиданности, что Дженнифер, которую многие считали немой, заговорила, оттого, что отвык разговаривать сам, и от чудовищной наивности сказанных слов.

Дженнифер каким-то непостижимым чутьем находила Джерри повсюду. Садилась рядом, иногда молча брала за руку, и сердце начинало биться где-то в горле, а рубашка липла к спине, и вовсе не от близости девушки, которую в прошлой жизни он, наверное, мог бы назвать красивой.

От страха.

Мутного, глубинного ужаса моргнуть и, открыв глаза, увидеть на руках чужую кровь. Джереми часами прятался в туалете, сидя на холодном мраморе раковины у зарешеченного узкого окна, зная, что Дженнифер терпеливо ждет у двери.

Промокший насквозь сад был пуст, после недель дождей из деревянных скамеек при нажатии пальцем сочилась вода. Грохот и зарницы небывало сильной грозы загнали половину пациентов в кровати, с головой под спасительное одеяло. Медики суетились больше обычного, перепуганные громом больные нуждались в помощи, а рук не хватало…

Дождь кончился, а молнии продолжали сверкать. Джереми шел вдоль кирпичной стены, глядя под ноги и ведя ладонью по выбоинам, ощущая пальцами шершавость лишайника и бугорки, оставшиеся от сорванного садовником плюща. Дойдя до угла, Джерри повернул назад и заметил что-то розовое между кустами. Дженнифер лежала на земле, прямо в луже дождевой воды.

Доктор Эйтан, кажется, радовался не столько спасению девушки, сколько тому, что Джереми сумел это сделать. Смог заставить себя подойти, взять ее на руки, бегом прибежать в клинику, потом объяснить произошедшее связно и вслух и даже после этого не удариться в панику, самостоятельно справляясь с эмоциональной отдачей. Оказалось, что Дженнифер ничто не угрожало, кроме простуды, подобные обмороки иногда случались, если она забывала поесть. Доктор Замир надеялся, что теперь Джерри подпустит девушку к себе. Но этого не произошло.

Друзья, отношения, общение — это для остальных. Нормальных, или хотя бы безобидных.

Он продолжал избегать контактов с кем бы то ни было, делая вынужденное исключение для доктора Эйтана. Но молчаливое присутствие Дженнифер помимо его воли стало чем-то привычным и даже нужным. Когда девушку выписали, Джереми почувствовал одновременно боль и облегчение.

После той грозы Дженнифер приносила ему сладости из своих передач и смотрела, смотрела своими огромными серыми глазищами, пока он не сдавался и не съедал кусочек. Вкусная гадость из дешевых супермаркетов была редким удовольствием, ведь собственные, полученные от матери пакеты Джерри, не глядя, отправлял в мусорник.

Он не раз просил врача поговорить с Марго, закончить эту пытку для них обоих, но мать упрямо приезжала каждый месяц. Джерри знал, что она сидит в зале посетителей, и эти часы незримого свидания мучили его даже сквозь толщу стен и пустоту этажей. Не имея возможности звонить, Маргарита писала письма. Первые из них ему прочел врач, еще тогда, когда Джереми заново учился отличать день от ночи. Он узнал, что Даггера мать сплавила в приют, и оттуда его забрал какой-то следопыт из Ньюпорта. Обученных охотничьих собак отдают даром не так часто. Конечно, питбультерьеру намного лучше будет вновь дышать горным воздухом и ощущать восторг погони. Но в сердце Джереми все равно осталась горечь. Марго писала, что ходила на родительские курсы, группы поддержки, осознала свои ошибки и считает себя виноватой в том, что с ним случилось. И сделает все на свете для того, чтобы сына выпустили на свободу. Это обещание по-настоящему напугало и разозлило Джереми. К тому времени он забыл, что такое гнев, и ощутив его вновь, очередной раз уверился: выходить за пределы клиники ему ни в коем случае нельзя. Как она этого не понимает?!