Павел Парфин - Новая погоня

Гера. …Этот сумасшедший город; улицы, словно намазанные медом, — отчего на них столько народу? А машин? Ведь не проехать, не пройти. Когда бы я ни приехал в большой город, всегда одно и то же — заторы, пробки, ДТП…

Алек. …Кто скажет, отчего они поступают так, а я должен делать иначе? Почему они пируют, жируют, а я только и делаю, что охочусь… на Немую?..

Гера ( с расстановкой, строго ). Миссия у тебя такая, приятель. Погоня. От нее ты вряд ли отвертишься. В отличие от них — ведь им лишь бы яйца насиживать в их кондовых авто. Да они тебе в подметки не годятся! У них нет и никогда не будет того, что есть у тебя, — погони!.. ( Пауза. ) А Немая… Немая женщина — твой крест, понял?.. И мой тоже.

Алек ( кричит воображаемым прохожим ). Да кто им дал право вертеть моей судьбой, как кому втемяшится в голову?! Кто этот лихой чувак?!

Гера. Заткнись! Все, довольно истерик и нытья. Сыт по горло твоими причитаниями. Пойди, глянь лучше, длинный там хвост? Долго нам еще здесь торчать?

Алек ( с опаской ). Куда еще идти, зачем?

Гера ( пренебрежительно ). Да ты что, трусишь? Тебя аж трясет всего, тьфу! Эх, не вовремя твой птахоплан подкачал! Сейчас бы взлетели спокойненько над этими понтовыми улицами — и только б нас и видели! Что ж твои крылья такие хлипкие? Такие падучие!

Алек ( огрызаясь ). Нечего мои крылья с грязью смешивать! И вообще, это тебе положено крылья иметь, а не мне. Ты ж у нас человек-погоня… А я — человек-уши.

Гера. Всего-то? Ты — человек-ухо? Кто тебе такой бред сказал? Ты — человек-погоня. Мы оба человеки-погони!.. ( Усмехается. ) С крыльями и без.

Алек ( снова отрешенно, потерянно ). Здесь столько машин. Громадные, роскошные — «мерседесы», «кадиллаки», «лексусы»… ( Начинает заговариваться. ) Вот бы мне сейчас крылья, я бы над городом, мне бы крылья, вот бы я полетел… Не в добрый час я ангелом перестал быть.

Гера. Ну вот, снова, что ли, заладил? По новому кругу? Пока ты будешь тут труситься и прогибаться перед чужой удачей и роскошью, Немая уйдет от нас. Оторвется так, что мы ее никогда не догоним.

Алек ( вторит рассеянно ). Мы ее никогда не догоним.

Гера. Тьфу, не каркай! Быстро ноги в руки — и вперед, в начало колонны! Выполняй приказ! Через десять минут доложить! ( Толкает его в плечо. )

Алек. Да пошел ты!.. Ну и пойду, черт с тобой. ( Спрыгивает с мотовездехода. Снова озирает город ошалелым, завороженным взглядом. ) Этот город просто невыносим… Но как же он потрясающе красив! ( Уходит, скрывается за правыми задними кулисами. )

Гера. Сходи, сходи, разомнись. А заодно припугни этих лощеных дятлов. Глядишь, с перепугу начнут быстрей шевелиться; быстрей из этой пробки чертовой выберемся. ( Пауза. ) А я пока прилягу. ( Устраивается поудобней в диване-мотовездеходе, кладет ноги на капот. ) На солнышке оттянусь. Надо ж, здесь еще и солнце бывает. Вон какое сегодня солнце — на славу! Будто не осеннее вовсе. На таком солнце хорошо не только батарейки заряжать, а вообще. Пикничок там сообразить, шашлычки пожарить, деток на природу вывезти, мяч с детьми погонять… Да, с детьми. Только где их, детей-то, теперь возьмешь… ( Пауза. ) Хм, помню, и день примерно такой, как сейчас, стоял. И солнце такое же было клевое — распахнутое настежь, кроткое, готовое поделиться с нами последним теплом. У мамы с утра хорошее настроение было. Солнце потому что стояло супер, поэтому и настроение ништяк… Она собрала какие-то бутылочки, сверточки, одела, укутала меня — я тогда был еще совсем карапуз, — и мы пошли в горы. Тропинка круто лезла в гору, я упрямо — за ней. Помню, мой первый подъем давался мне с трудом; я несколько раз упал, зашиб коленку о камень, но от мамки старался не отставать. Зато когда мы поднялись — нет, не на вершину, до вершины еще нужно было переть и переть; не всякому взрослому мужику удавалось с первого разу взять ту вершину… ( Пауза. ) А забрались мы с мамой на такую небольшую терраску, на нее часто туристов разных водят, а они… Ха-ха-ха! ( Смеется. ) Вспомнил: снизу терраса была похожа на короткий бычий язык. Будто утес неприступный всем каменный язык показывал, мол, фиг одолеете, фиг справитесь с моим крутым нравом. А вот же, справились… Я когда ступил на ту терраску, у меня вмиг ноги подкосились. От страха и от той жуткой красоты, что открывалась под нами. Да что там говорить — у меня дух захватило! Так стало отчего-то легко; страх быстро куда-то улетучился, унесся вслед за облаками, проплывавшими внизу, в сиреневой, как мой любимый мамин кисель, дымке. И такая отвага обуяла меня, такая жажда полета, что если б не мамина рука, крепко державшая меня, я б обязательно улетел. Но мама строго посмотрела на меня — а потом улыбнулась. Сперва на саму вершину поднимись, так сказала мама, а затем решай, что тебе впредь делать — лететь птицей или падать камнем… ( Пауза. ) А потом поднялся ветер. Холодный, зараза, ветрюган. Солнце тут же струхнуло и нырнуло под защиту туч. А я… я тоже сильно испугался. Мама посадила меня себе на спину и стала спускаться с террасы. Медленно-медленно, — ведь один неверный шаг, и мы б с ней загремели навсегда, оставили по кусочку своего тела на острых уступах… А когда мы спустились, мама стала снимать меня с себя, и только тогда я почувствовал, какие у нее холодные, закоченевшие руки. Я начал что есть силы дуть, дышать на мамины руки, спеша отогреть. А мама смотрела на меня, маленького, тщедушного, и плакала — не то от любви ко мне, не то от боли. ( Пауза. ) А сейчас вон сколько солнца! И батарейка у меня в сердце всесильная. Все есть, все, казалось, на месте… Мамы только нет. И рук ее нет. Выходит, и отогревать мне нечего… Так на кой хрен мне та батарейка в сердце?!.. ( Пауза. ) Зачем мне теперь это солнце?