Дэвид Шейфер - Пожиратели облаков [litres]

Но в данных обстоятельствах к определенной помощи можно было, пожалуй, и прибегнуть. Помимо Аунг-Хла, единственным другом Лейлы в этом городе была Дах Элис – сухая и угловатая, с отточенным английским директриса местного приюта и благотворительной организации. Дах Элис была к Лейле добра с самого ее приезда и серьезно помогала в поиске студентов с медсестринскими навыками (часть общей задачи Лейлы), приобщив ее к факультету медучилища. Однако признаваться этой старшей по возрасту женщине, какие беды приходится терпеть в своей работе, Лейле ужас как не хотелось: кому нужны эти пустые сетования.

Особенно с той поры, как Лейла уяснила о Дах Элис следующее: несмотря на штатную должность директора сиротского приюта, большее внимание она все же уделяла своей общественной работе: программам по поддержке здравоохранения, ликбезу для взрослых. Понятно, что чем влиятельней и эффективней эта женщина становилась, тем большую тревогу она вызывала у военной верхушки, следящей за ней своими подвижными глазами. В таких условиях приходилось и делать свое дело, и быть тише воды ниже травы, с низко опущенной головой. Просить Дах Элис о помощи с задержанной поставкой – мост чрезмерной длины, к тому же ставящий человека в щекотливое положение. Можно сказать, на мушку. Те, кто живет при тирании, просят друг друга об услугах как можно реже и как можно тише.

Любимая чайная Лейлы находилась в тупичке ниже по улице. Эмалированная табличка с названием, приделанная к облупленной розоватой двухэтажке на углу, не содержала в себе ни намека на англоевропейскость. Надпись на бирманском смотрелась эдакими кучерявыми завитушками вроде тех, что сама Лейла машинально выводила на полях своих школьных тетрадок: какие-то не то подковки, не то перевернутые E с подрисованными хвостиками, которые, однако, содержат полезную информацию для двадцати миллионов, владеющих этим языком. У Лейлы если не получалось расшифровать ту или иную бирманскую надпись, то она просто старалась запомнить и затвердить, как выглядят эти символы в графике. Вот скажем, название этой чайной: месяц над тремя теннисными шариками, смайлик, перевернутая E, а вдобавок к ним что-то вроде @ (чтоб ее, собаку).

Уже через десяток шагов по этой улочке жара начинала идти на убыль: ощущался приток более прохладного воздуха из приземистых подворотен. По всей протяженности улицы во все стороны, наружу и внутрь, сновали люди (нет-нет, вы гляньте: проулок со вздорным названием в глубине второго в этой стране города, а в целом клептократического режимного тупика Юго-Восточной Азии – но жизнь здесь так и кипит!)

Некоторое время от проспекта за Лейлой следовал мужчина в темных очках и белоснежной сорочке – не иначе как увлеченный своей профессией обменщик валюты, питающий надежду, что его услуги вскоре понадобятся (это вряд ли). Увидев, что его объект имеет какие-то иные цели, он затормозил у прилавка с майками и чайниками, где с нарочитым радушием приветствовал сидельца.

Прислоненный к стенам или сидящий на корточках вдоль тротуаров люд торговал мылом и батарейками, веерами и заколками, разложенными на ковриках, существенно превосходящих своей ценой эти самые товары. Какая-то старушонка расположила на крыльце кружева. Другая, еще более морщинистая, плела и тут же продавала веники. Совсем уж древний старичок чистил обувь – черные руки мелькали шустро, как у молодого. Бормотали о чем-то двое монахов. Лейла не забывала: сиять здесь улыбкой не принято; иди и просто смотри со сдержанной приветливостью, глазами ненавязчиво встречаясь только с теми, кто сам хочет установить с тобой контакт. Таких здесь было немного. По этой улице она проходила дважды в день на протяжении вот уже пары месяцев. Сейчас на нее приподняла подбородок бабулька с кружевами, а еще разулыбался и помахал рукой какой-то мальчуган в майке «Hard Rock Cafe».

В чайной Лейла села спиной к стене. Вообще соцработнику вести себя как рейнджер не подобает, но восьмимесячное кукование в Афганистане (а было в ее практике и такое) вселило в Лейлу определенные навыки осторожности. Официант, который, похоже, успел на нее слегка запасть, метнулся к гостье за заказом, хотя пора бы уяснить, что она из раза в раз заказывает одно и то же: мятный чай и тарелку «девяточек».

Что это, интересно, за запах – тмин, джут, китайское пряное мыло? Что бы ни было, а очень приятно, успокаивает. Вот чего ей будет не хватать, когда она отсюда уйдет: этих запахов. Лейла нюхала все, что только находилось рядом – не только еду, но и книжные страницы, лица, телефоны. Ее обонятельная тактика была незаметной, но эффективной. И без всяких там вдумчивых обнюхиваний на манер сомелье, как ее братишка Дилан, пытавшийся с ней в этом тягаться. Этим в свое время и развлекались дети семьи Меджнун долгими субботними вечерами: разгадывали запахи. Роксана, скажем, спрячет меж пальцев ступни карамельку из «Старбакса», плавно вытянет ногу и скажет: а ну-ка, чем пахнет? Что до Лейлы, то она вполне могла определить, кто сидел на этом красном велюровом кресле час назад. Дилан даже побаивался подворовывать у нее вещички: как-то раз она его уличила, сказав, что руки у него пахнут ее библиотечными книжками. Блеф не блеф, а оказалась-то права.