— Знаешь, я могла бы помочь тебе сбежать. То есть ты офигеть какой стрёмный, конечно, но жить мне охота больше, чем сеять добро и справедливость…
— Я не хочу сбегать, — ошарашили её. — Я знал, что меня рано или поздно поймают, если не остановлюсь. Поначалу пытался… потом понял, что не хочу. Какой смысл? Любая система стремится к разрушению, накапливается энтропия. Раз нельзя убегать бесконечно, то незачем убегать вовсе.
Логика вроде была видна, но вместе с тем и ускользала. Бэйли был спокоен, рассуждал ясно — и вместе с тем становилось всё более очевидно, что он наглухо больной. И можно не сомневаться: если Максу не удастся отследить телепорт, то проживёт Билли в такой компании очень недолго.
Недолго, больно и страшно.
Билли такие перспективы не улыбались, и она стала потихоньку ослаблять веревки. Одну руку, освободить хотя бы одну руку…
— Ладно, — выдохнула она. — А сейчас, полагаю, будет та часть, в которой ты расскажешь, почему убивал всех этих людей? Времени у нас вроде достаточно.
Эндрю усмехнулся.
— Знаешь, почему плохие парни так любят потрепаться? Иногда даже психопату хочется, чтобы его выслушали. А времени у нас впрямь достаточно. Зря ты сеть долбанула… впрочем, я на то и рассчитывал. Макс, конечно, сорвался домой, но след телепорта-то ты уничтожила.
«Поучи меня ещё чароплётству, обмудок!» — свирепо подумала Билли. Однако разочаровывать своего похитителя не стала. Пусть думает, что он такой умный-разумный и обманул всех.
— Убивал, потому что мне хотелось, — невозмутимо начал Эндрю, притушив огонь под котелком и отойдя к окну. — Я давным-давно из человека превратился в механизм, смазываемый кровью моих жертв. Как там бишь в той модной книжонке про вампиров? Кровь — это жизнь… Но ты, наверное, хочешь знать, почему я стал таким? История банальна что та книжонка. Оборотни убили мою семью.
Он немного помолчал. Билли не требовала продолжения, зная, что оно и так последует.
— Все отчего-то уверены, что я синтариец. Но нет, я родом из Аэльбрана. А там, как известно, обитают чудовища всех мастей. И эти чудовища уничтожили мою семью. Не просто убили. Измывались над ними, истязали, насиловали. Жрали, — Эндрю положил руки на подоконник, чуть заметно стиснул край. — Мою трехлетнюю сестру выпотрошили, как молочного поросёнка. Моего брата, грудного младенца, разодрали живьем и съели прямо с костями. До сих пор помню всё это в мельчайших подробностях, и как кричала и билась моя мать, когда они делали всё это с её детьми…
Билли чётко знала — жалеть этого больного ублюдка нельзя. Но, Бездна пожри, как же его стало жаль. Пережить такое, да ещё в детстве… В самом деле, да есть ли его вина в том, что он стал таким?..
Да есть, конечно же. И он сам это признаёт.
«Убивал, потому что хотелось».
И Билли убьёт. Даже не поморщится. Потому что хочет этого. Значит, убьет, что бы там ни говорил о своём желании быть с ней. Вопрос лишь во времени, которое Билли отпущено.
— Почему же они не тронули тебя?
Эндрю усмехнулся, не меняя позы.
— Мне тогда было шесть… и вот уже сорок лет я спрашиваю себя о том же. Может, дело было в том, что я не был родным сыном в той семье. Не их крови. Оборотням это важно. А может, им просто так захотелось. В любом случае, меня они не тронули. Даже вытолкали наружу, прежде чем поджечь дом. Я стоял и смотрел, как всё горит… прежде чем меня оттуда забрали. И я очутился в приюте. Ты же была в приюте, Билли?
— Недолго, — отозвалась она, на сей раз не трудясь скрыть сочувствие в голосе. Приют — место гадкое. Билли толком его и не помнила, но была уверена, что боязнью целителей обзавелась именно там. — Их ведь нашли? Тех, кто сделал это с твоей семьей.
— Я их нашёл, — поправил Бэйли, кровожадно усмехнувшись. — Полиции, знаешь ли, не было дела до семейки людишек. Поджог и поджог, и пошло оно в задницу… Я им ничего не сказал, я почти два года после того не разговаривал. Потом начал понемногу, когда в приюте Найджел появился.
— Ты любишь Найджела! — воскликнула Билли почти обвинительно (и самую малость ликующе — рука почти выскользнула из-под веревки). — Говоришь, что психопат, но Найджела-то ты любишь! И не смог бы убить!
— Любви я уже сорок лет ни к кому не испытываю. Я к нему привязан, — поправили её. — Сильно привязан. И мне было бы жаль его убивать. Но я бы убил. И тебя тоже убью, хоть и привязался. Немного. Не обольщайся, детка. Боги, что такого делал Эгертон в постели, раз ты позволила ему это мерзкое прозвище?..
Читать дальше