Борис Конофальский - Сталин против рептилоидов [СИ]

— Дайте два до Ярославля, — сказал он и кассирша выдала ему два билета.

Шалва Семёнович, ходил из зала ожидания в кассовый зал и разглядывал мужчин в военной одежде, Ибрагим следил за женщинами. Ни тот ни другой даже не взглянули на молодого человека, в отличных туфлях и костюме с претензией на заграницу. И он спокойно прошёл на перрон, где и остановился под часами. А товарищ Аджания поглядел на часы и сказал Ибрагиму:

— Поезд подают, пошли на перрон, там будешь смотреть.

— Хорошо, гражданин начальник, — отвечал бывший шофёр товарища Пильтуса.

Стоял он совсем не долго, он увидел как мимо двух милиционеров, прошла Ракель Самуиловна. Они словно и не заметили её. А она чуть замедлилась рядом с ним и сказала:

— Купите мне хороших папирос, и жду вас в тех кустах, что у складов за кустами.

И ушла быстро в конец перрона, спустилась с него, и грациозно перешагивая рельсы, подошла к кустам и скрылась в них.

Товарищ Тыжных чуть выждал, потом подозвал к себе папиросницу, долго выяснял у неё, какие папиросы самые лучшие. Купил самые дорогие и не спеша пошёл в конец перрона.

Там он пропустил поезд, который уже подавали, и за ним быстро пересёк пути и скрылся в кустах.

Там в углу между двумя стенами из красного кирпича и кустами его ждала Ракель Самуиловна, она кинулась на него и, прижавшись к нему грудью и животом, поцеловала в губы, долго и горячо. И с языком.

Товарищ Тыжных и слова не успел сказать, и понять ничего не мог, он обалдел от её запаха, от вкуса её губ и тепла её тела, которое он ощущал даже через одежду. Он покраснел так, что веснушек видно не стало. А она отрывалась от его губ и прошептала:

— Почему вы так долго, я боялась, я думала, что вы уже бросили меня.

— Товарищ, Катя, — сипел Тыжных приходя в себя после поцелуя, — я ж сказал, я вас не брошу, чего вы? Очередь за билетами была. Я вам и папирос купил.

А она не отпускала его, прижималась к нему всем телом, и крепко держала руками, и глядела на него. И не нужны ей были папиросы.

А потом она отстранилась от него, отошла на шаг, задрала подол и стала расстёгивать застёжки чулок.

— Товарищ, Катя, вы чего? — удивлялся Свирид, всё ещё протягивая ей дорогие папиросы. — Чего вы делаете?

— Понимаете, товарищ Тыжных, — говорила она, заливаясь краской, — женский туалет, черт его дери, устроен таким образом, что нужно отстегнуть все чулки, чтобы снять панталоны.

— Снять панталоны? — он всё ещё протягивал ей папиросы. — А зачем?

— А затем Свирид, что вы меня хотите, я это хорошо почувствовала, когда вас обнимала, — она, наконец, отстегнула чулки, выложила револьвер из пояса, положила его на баул.

И тут её белоснежные панталоны упали на землю.

Она смотрела на Свирида, а он на её панталоны:

— И я вас хочу, ещё больше чем вы. Кажется, я вас влюбилась, товарищ Тыжных.

— Чего? — он глядел на неё и не шевелился.

— Или быть может вы не хотите меня? Да отвечайте же, дурень, или я помру сейчас тут со стыда. Хотите меня?

— Так с первой минуты как вас увидел, так я вас… — он замолчал.

— Идите ко мне, идите, — она, оставила панталоны на земле, потянула его к себе, стала расстёгивать ему брюки. — Дайте я вам помогу.

— Да я сам.

Ну, сам так сам, Ракель Самуиловна отвернулась, подобрала подол повыше, чуть не до лопаток, уперлась руками в кирпичную стену и широко расставила ноги:

— Ставьте меня как вам удобно, и берите меня, — она замерла, ожидая его прикосновений. Только дышала неровно и часто, словно бегала час.

Свирид, глянул на эти чуть приспущенные чулки на длинных ногах, шикарные бёдра, на красивую спину, и уговаривать его нужды не было. Он подошёл к ней, погладил ей попу совсем немного, словно кобылку молодую успокаивал, и вдруг, что было сил, вцепился в роскошный зад красавицы крепкими пальцами. Да так, что она только пискнула по мышиному, а потом, всё ещё попискивая тихо, терпела до конца, и вырваться даже не пыталась.

Она сидела на своём бауле курила, и поглаживал его по лицу. А он сидел рядом на земле. Они оба молчали, она чуть улыбалась, он застыл с миной лёгкой обескураженности на лице. Её чуть-чуть задевало то, что он ничего наговорит ей, сидит как сыч днём, с выпученными глазами и всё. Ну, хоть какая-то реакция должна быть у этого мальчишки. Понравилось ему или нет, не говорит. Остекленел.

— Ну, вам понравилось? — не выдержала Ракель Самуиловна.

— Да я думаю, зря это всё было, — вдруг сказал Свирид, нахмуриваясь по своему обыкновение.