Константин Образцов - Единая теория всего. Том 1. Горизонт событий [litres]

Зато непосредственным участникам неудачной попытки захвата «артистки» и «американца», которую уже кто-то едко окрестил «битвой при Кракенгагене», пришлось непросто. Даже после первого обмена репликами в ожидании обещанного разбора полетов нам стало понятно, что из докладных получится сборник какой-то сомнительной чертовщины.

В одинаковых, лаконичных по форме и простых содержательно рапортах братьев Бодровых значилось, что они, ворвавшись в квартиру, оказались в полном одиночестве и темноте. Ни злоумышленников, ни находящихся в розыске ученого и неизвестной девицы там не было – только мрак и совершенная тишина. При попытке выйти обратно выяснилось, что дверь тоже исчезла, а вместо нее обнаружился какой-то старомодный буфет, набитый кухонной утварью. Попытки найти выход, разнеся буфет вместе со всем содержимым в щепу и осколки успехом не увенчались. Выключатели, с помощью которых можно было бы зажечь свет, тоже не отыскались. Рации не работали. Братья выломали окна, но прыгать вниз на асфальт с высоты третьего этажа не решились, и ограничились воззваниями о помощи, на которые примерно через час откликнулись прибывшие на место событий их коллеги и бригада экспертов-криминалистов. Из квартиры Бодровых преспокойно вывели через входную дверь, которая была там, где и положено, стояла распахнутой настежь, и даже щепки из разломанной притолоки все так же торчали, будто иголки деревянного морского ежа. Что же до преграждавшего путь и уничтоженного силами братьев буфета, то ни его, ни его останков в квартире позже не обнаружилось.

Та же бригада криминалистов нашла и Шамранского с Цезарем. Кинолог и его верный четвероногий друг чинно сидели рядышком в дальнем, тупиковом дворе, куда вела только одна низкая арка и выходили двери подвалов и дворницкой. Шамранский пристроился на короткой самодельной лавочке, тихий, спокойный, с прямой спиной и устремленным в стену внимательным взглядом. Туда же смотрел Цезарь, время от времени нервно облизываясь и наклоняя голову на бок, как делают умные псы, когда чего-то не понимают. Вдвоем они походили на трогательную скульптурную группу, и, подобно всем изваяниям, вначале не реагировали на оклики, пока любопытная Леночка Смерть, предварительно сфотографировав этот образчик необъяснимой каталепсии, не подула Цезарю в нос. Пес чихнул, встрепенулся, а следом очнулся Шамранский и очень серьезно спросил, когда начнется операция.

– Как уснул, – сказал он. – Ничего не помню, будто наркоз. Потом только смутно очень припомнил, как из машины выскочили, и – туман. Что писать-то теперь, мужики?

– Напиши, что сознание потерял, – подсказал Куница.

Сам он так и сделал, уложив свое сочинение на одну страницу крупным и круглым почерком: упал, потерял сознание, очнулся, вышел – а тут уже и товарищи криминалисты подъехали. Про то, что заставило его кататься по лестничной площадке с криками «Горю!», Куница решил не распространяться, а я не стал ему напоминать.

Саша и Миша долго о чем-то спорили шепотом, но в итоге попытки Миши проявить рыцарское великодушие были отвергнуты, и Саша честно написала о том, что сама подстрелила напарника, уверенная, что ведет огонь по ногам выбежавших из парадной преступников. Миша, кстати, был убежден в том же самом и тоже успел выстрелить пару раз, просто у Саши стрелковые навыки оказались получше. К счастью, пуля прошла через голень навылет, не задев кость.

Неплохой уровень огневой подготовки продемонстрировал и их непосредственный руководитель: все шестнадцать пуль из табельного ПМ, выпущенные майором Зубровиным в стену с расстояния примерно в пятнадцать метров уложились в круг, диаметром не более десяти сантиметров, что было прекрасным, хотя и бессмысленным результатом. Майор морщился, хмурился, вздыхал и грыз ручку.

– Пиши правду, – посоветовал я. – А там разберемся.

По версии майора, правда заключалась в том, что пивной ларь, этот теперь уже бывший центр культурного притяжения всего квартала, вдруг рухнул, раскрывшись в стороны как шкатулка с сюрпризом, а из стены за ним вышли «артистка» и «американец». Он вскинул пистолет – и дальше завис в каком-то медленном полусне, почти неосознанно посылая пулю за пулей в то место, откуда они появились, пока не расстрелял обе обоймы. Из ступора его вывели крики и характерный шум рукопашного боя: это на месте, где стояла машина подозреваемых, Отари Гвичия сошелся в неравной схватке с местными забулдыгами.