Сергей Алексеев: Запах цветущего кедра

Облас некоторое время по инерции скользил по воде, затем остановился, и течение повлекло его назад.

— Пока не поздно... — неуверенно предложила она. — Верни меня туда... где взял.

Огнепальный разогнул спину и, не поднимая глаз, отрицательно мотнул головой.

— Коль пожелаешь, дочку привезём, — пообещал леший — его долблёнка оказалась рядом. — Что ей в миру оставаться? Вырастим, замуж отдадим... А пока уходить надо бы: Рассоха вернётся — искать начнёт.

— Рассоха? Вы его знаете? — не сразу спросила Женя.

— Кто его теперь на Карагаче не знает? — ухмыльнулся леший. — Нарушил покойную жизнь, звон сколь народу кругом! Да мы не в обиде. И даже отблагодарим, коль встретится. Он ведь тоже не по своей воле, а провидением ведомый сюда явился. Мы с Прокошей сегодняшнего дня, считай, два года ждали, чтоб тебя добыть. Ему на роду ты была прописана. Вот и ждали, когда явишься.

— То есть как... прописана?

— Дак сорокаустным провидением. Прокоша сохатого на гону поборол — и к старикам: мол, жениться хочу, которую отроковицу взять? Ему и прописали: кто на Зорной речке жир найдёт, тот и жену тебе приведёт. Возьмёшь у него отроковицу зрелую, ярую да нагую. Иной не бери. Мы два лета рыскали, Рассоху стерегли. Жир-то он нашёл, а тебя всё нет. Ходят с ним все непотребные отроковицы. То незрелая, то годами подходящая, да в одёже. Вот дождались и взяли тебя нагую... Как раз всё и сошлось, как старики напророчили. Глянул Прокоша — и чуть токо не ослеп! Сразу признал...

Сказал это с явным намёком, что видели её обнажённой.

Жених всё ещё стоял на коленях и взирал виновато: дескать, не обессудь, всё так и есть.

— Ты, Прокопий, греби-ка, не то Рассоха и впрямь настигнет, — поторопил леший, — да отнимет добычу!

И самоуверенно засмеялся, тем самым лишая всякой надежды, что настигнет и отнимет.

Молчаливый богатырь послушался, сел на корму и взял весло.

— Погоди! — Женя подалась вперёд, и облас опасно качнулся. — Я там была голая... потому что другого мужчину хотела! И вообще, у меня их было много! Ну зачем тебе такая жена?

Поколебать его не удалось — хотя бы тень разочарования или искра сомнения возникла в иконописных очах! А леший невозмутимо озвучил его:

— Дак всё оттого, что зрелая, ярая, а тело без мужа. И душа без любви! Вот и страдаешь от плотского жара. В воду ныряешь... Добро ли так отроковице мучиться? Прокоша по пути огонь укротит — не сомневайся. А как сквозь чистилище проведёт, так и вовсе засияешь!

— Вы не понимаете! Во мне столько страсти!.. Неуправляемой страсти! Это моя беда. Грех! Грешница я, а вы люди верующие!

— Нам невест малохольных даром не надо, — отпарировал невозмутимо сват. — От ретивых-то и ребята ретивые родятся. Говорю же: мы — огнепального толка люди.

— Я распущенная, развратная! — искренне призналась она, глядя в глаза суженому. — Буду изменять тебе с другими.

Тот лишь улыбнулся и, развернув облас носом против течения, стал грести как ни в чём не бывало — непробиваемый!

— Дак Прокоша очистит тебя от скверны, — между прочим пообещал леший. — И от блуда отвадит навсегда. Тут уж не сомневайся — быть тебе в его руках отроковицей непорочной.

Жених вдруг положил весло, запустил руку себе под рубаху и вынул серебряную ладанку на кожаном шнурке, осторожно раскрыл её, и Женя ощутила как от холодящего эфирного запаха затрепетало сердце и слегка закружилась голова. Скорее всего, кедровый цвет, точнее, вещество, из него полученное, содержало в себе нечто наркотическое, пьянящее. А он капнул масло себе на ладонь, убрал ладанку, после чего растёр его и несколькими движениями огладил её волосы, лоб и щёки. Остальное — себе на бороду.

Руки у него были шершавые, грубые, как тёрка, но пальцы неожиданно гибкие и какие-то бережно ласкающие, когда от одного лишь прикосновения возникает зудящий приятный озноб. И захотелось, чтобы он сделал это ещё раз, но несмотря на влюблённый взгляд огнепальный оказался в чувствах сдержанным и принялся с усердием ласкать весло. Она же вдруг утратила дух всякого противления, наконец-то расслабилась, вытянула ноги и сначала чуть отклонилась назад, потом и вовсе прилегла, сдвинув шкуру на самый нос обласа. Кожа всё ещё хранила память его рук, и сейчас показалось, что он склонился и медленно огладил её от груди и до босых ступней — по затёкшим бедрам и икрам разлилось приятное тепло, вызывая желание потянуться.

Она вскинула руки и увидела близко перед собой иконописный лик...