Ричард Кадри - Неправильный мертвец

Разбудил Гилберта треск рации. Он неловко снял ее с ремня и чуть не выронил.

– Фэррис слушает, – пробубнил.

– Где тебя черти носят? Я тебя вызывал! – рявкнул Фройлих.

– Прошу прощения. Возникли проблемки с рацией, но теперь все нормально.

– Плевать. Возвращайся к мумии. Рабочие уходят на обед, присмотришь за экспонатами.

Гилберт глянул на часы:

– Но у меня ведь тоже сейчас перерыв.

– Ньюман заболел. У нас не хватает людей, так что придется тебе поесть позже.

– Спускаюсь, – процедил Гилберт сквозь стиснутые зубы, и от его восхищения гангстерской смертью Хархуфа не осталось и следа.

Фройлих уже ждал внизу. Саркофаг был открыт, и Хархуф лежал на спине, уставившись пустыми мумифицированными глазницами на потолочные лампы. Гилберт заглянул в ящик. Судя по тому единственному, что он знал о Хархуфе, мертвецу полагалось быть особенным. Его руки и ноги крепились к внутренним стенкам восковыми печатями с изображением Сета и Анубиса. Гилберт что-то читал о них в Интернете. Мол, один – бог смерти, а второй – что-то вроде дьявола. А может, так в кино показывали. В общем, где бы он это ни видел, убийство Хархуфа вкупе со смертью и дьяволом вызывало в Гилберте нешуточное восхищение.

– Отпад, – выдохнул он.

– Что? Я не расслышал, – произнес Фройлих.

– Говорю, чувака убили, и теперь он весь такой в черепах и дьявольщине.

– Да. Полагаю, это занимательно.

– Не просто занимательно. Это отпад . Хархуф – Оззи среди мумий. Так его и нужно продвигать. Самая мрачная, хардкорная, самая рок-н-ролльная мумия всех времен.

Фройлих с минуту взирал на Гилберта, ожидая кульминации шутки. Не дождался.

– О. Так ты серьезно?

– Хархуф – метал-мумия. Говорю вам. Мы бы продали миллион футболок.

Фройлих кивнул, и безнадега, таившаяся в самом центре его существа, разнеслась по телу, словно искры из-под колес автомобиля. Он мог припомнить дюжину случаев, когда Гилберт давал повод уволить его с чистой совестью. Включая сегодняшний – даже чертову дюжину. Но Фройлих понимал, что проще смириться с этим недоразумением, не способным оберегать даже аквариум, чем возиться с увольнениями и пытаться внушить совету директоров, что охрана им не нужна.

– У тебя интересные идеи, Гилберт, – выдавил он. – Держи их пока при себе. Вдруг украдут.

– Конечно. Понимаю, – кивнул Гилберт, впервые мысленно не желая боссу угодить под паровой каток.

Фройлих похлопал его по плечу:

– Вся команда на обеде. Я вернусь через час. До тех пор ты сам по себе.

– Вы же расскажете совету о моих идеях?

– Непременно. При первой же возможности. Только присматривай за экспонатами.

– Глаз с Оззи не спущу.

– Отлично, – пробормотал Фройлих и направился к своей машине и бутылке, которую держал под пассажирским сиденьем.

Не то чтобы была особая нужда, но в дни вроде этого алкоголь спасал его от желания вытолкнуть Хархуфа из саркофага, занять его место, закрыть крышку и помечтать о быстром, глубоком и беспросветном погребении под тихими песками пустыни.

После пары минут наедине с Оззи, метал-мумией, обострившееся чутье Гилберта отметило два факта: во-первых, он один на этаже, а во-вторых, у него урчит в животе.

С едой у Гилберта были сложные отношения. В детстве путем нехитрых манипуляций его имя сократили до Гилла, а со временем жестокие детские умы превратили его в Ил. Из-за этого, несмотря на предостережения врачей, он отказывался есть все, что когда-либо жило в воде, росло рядом или даже мельком видело водоемы. В итоге рацион Гилберта состоял в основном из курятины (курицы обитают на фермах, не умеют летать и не отличат озеро от «Сатурна-5»), гамбургеров (по тем же причинам, к тому же, в отличие от куриц, коровы еще и не плавают, а потому вода им не интересна) и пиццы (покладистой, неподвижной и, разумеется, без анчоусов).

Гилберт быстро огляделся, убеждаясь, что рядом никого. А затем, при всем своем равнодушии к физическим нагрузкам и движению как таковому, довольно резво спустился на один этаж в служебный буфет и купил в торговом автомате чизбургер с беконом. Микроволновка подогревала чертову штуку целую вечность, так что кетчуп и горчицу пришлось намазывать уже на бегу обратно к Оззи.

Гилберт запыхался, но выставочный зал по-прежнему пустовал. Он сделал пару укусов и спрятал бургер на стопке салфеток за колонной, решив, что так и будет дальше оттяпывать кусочек-другой, убеждаться, что горизонт чист, и возвращаться за добавкой. Техника обеда «хватай-и-наблюдай» также давала возможность отдышаться и успокоиться. Для Гилберта это было важно, ибо порой во время беготни левая рука адски ныла, а он не хотел плохо выглядеть в глазах Оззи.