Джефф Нун - Человек теней [litres]

Найквист осторожно последовал за ней.

Едва ступив на белый песок, он понял, что вошел в новый часовой пояс, отличный от любого другого, в котором он побывал когда-либо в своей жизни, даже более странный, чем кромешная темнота полуночи. Время здесь полностью остановилось, он окончательно вышел из нормального времени, попав в новый мир, где в освещенном круге сосуществовали прошлое и настоящее. И он ощутил внутри присутствие всех остальных версий самого себя, с детства до зрелости: движение многочисленных голосов и мыслей.

Луна ослепила его.

Весь этот фейерверк эмоций отвлекал его от главной цели, смутно, размыто он ощущал присутствие трех женщин в разных местах – темные, размазанные формы в туманном пространстве: Аиша Кинкейд все еще сидела на дальней лавочке, Элеанор стояла рядом с Элизой. В это время ожила еще одна сцена. Они обе зачарованно наблюдали за мерцающими видениями. Теперь Найквист находился достаточно близко и увидел, что эти призрачные видения, похоже, проецируются на сцену из зеркальных столбов.

Широко открытыми глазами он следил за увлекательным действом.

Это была сцена убийства.

Молодой человек пошатнулся, когда нож вошел в его плоть. Вокруг него в комнате толпились люди, все они в ужасе смотрели на случившееся, не в силах сдвинуться с места, чтобы помочь своему другу. Женщина закричала.

Убийцей, нанесшим смертельный удар, был Доминик Кинкейд.

Весь эпизод длился считаные секунды, а затем повторялся вновь и вновь в бесконечном цикле.

Найквист узнал эту сцену: он читал об этом в «Сигнальном огне» – одно из недавних убийств Ртути. Мужчина, которого убили на собственной вечеринке, устроенной по случаю дня рождения, прямо перед его гостями, друзьями и родственниками. Но ни один человек, присутствовавший там, так и не смог вспомнить ни одной детали преступления. Найквист наблюдал, как в этой песчаной яме, среди тумана и электрического лунного света происходит одно и то же убийство: все те же потерянные моменты времени, повторяющиеся снова и снова, и Элиза Кинкейд, жадно упивающаяся зрелищем, заряжаясь его чарами или какой-то страшной энергией совершенного зверства.

Сцена рассеялась, сменившись следующими кадрами.

Элиза бросилась к ней, издавая животные хрипы и стоны: прямо-таки хищное существо в поисках пищи.

Найквист и Элеанор последовали за ней. Теперь они видели небольшую часть переполненного рынка. Площадь Фаренгейт. Молодая покупательница, женщина, калейдоскоп, выпадающий из ее руки, после того как Доминик Кинкейд нанес несколько ударов. Рядом с ней ее муж, неспособный предпринять хоть что-то, что помогло бы спасти его жену.

Найквист знал, что имя жертвы – Дженни Джеймс. Он читал новости: друзья называли ее Джей Джей. По их словам, ее очень любили, и впереди ее ожидало светлое, счастливое будущее. Но сейчас она падала на землю, зажимая рукой рану в животе. Маленький мальчик, держащий в руке фонарь в форме звезды, взглянул в ее сторону. Широко распахнутыми глазами он смотрел, как в нескольких метрах от него умирала жертва.

Этот эпизод длился дольше – полторы минуты скрупулезно отснятой агонии.

Элиза кричала от восторга, ее сотрясала дрожь.

Найквист попытался очистить разум и сосредоточиться, но сцена не давала ему это сделать, вызывая все новые видения, девять или десять картин, в каждой из которых раз за разом разыгрывалось ужасное преступление. И наконец, он понял – все украденные Ртутью минуты оказывались в конце концов здесь, хранились в этом театре, чтобы их можно было просматривать снова и снова по мере необходимости. Вот почему моменты невозможно было запомнить – все они доставлялись в это место. Сумерки действовали подобно банку памяти боли и смерти, собранных вместе для удовольствия девушки-подростка. И эти жуткие смерти вдыхали в нее жизнь.

Найквист перестал двигаться. Он дрожал и изумленно смотрел, как всего в нескольких метрах от него материализовалась комната на краю сумерек. Он подошел поближе, совершенно зачарованный. Он снова был там, в доме в переулке Энджелкрофт, в спальне наверху. Сквозь окно просачивался туман, там стояла Элеанор, ее отец Доминик Кинкейд лежал на кровати с ножом в руке, тем самым ножом, которым он совершил все свои убийства. Сам Найквист стоял в дверях комнаты, вокруг его лица порхал мотылек, и он наблюдал, как сейчас на театральной сцене, как из тумана выходит фигура и выхватывает нож из руки Кинкейда, чтобы приставить нож к его шее, а затем глубоко вонзить в плоть.