Аркадия Мартин - Память, что зовется империей [litres]

Впрочем, в этот раз он удалился легко: искрящая щекотка, электрический смех.

<���Как пожелаешь. Можешь показать, Махит? Хочется еще разок полюбоваться>.

Опять взглянув на Город – уже ближе, и космопорт поднимался навстречу челноку, словно цветок из страховочных сеток, – она пустила имаго посмотреть ее глазами и ощутила прилив его восторга, как свой собственный.

«Что ты там видишь?» – подумала она.

<���Мир>, – ответил имаго, который при жизни был лселским послом в Городе, а не звеном длинной цепочки живой памяти. Он ответил на тейкскалаанском, омонимом: одно и то же слово обозначало и «мир», и «Город», а также «империя». Уточнить невозможно, особенно на высшем имперском диалекте. Приходилось следить за контекстом.

У Искандра контекст был двусмысленным – к чему Махит уже привыкла. И терпела. Несмотря на все ее годы изучения тейкскалаанских языка и литературы, его владение находилось на качественно ином уровне – который достигается только после практики в языковой среде.

<���Мир, – повторил он, – но и края мира>. «Империя – но и места, где империя заканчивается».

Махит тоже ответила на тейкскалаанском – вслух, потому что больше в челноке не было никого, кроме нее.

– Ты сказал бессмыслицу.

<���Да, – согласился Искандр. – В мою бытность послом я привык говорить бессмыслицу. Сама попробуй. Это довольно забавно>.

В ее теле, один на один, Искандр пользовался самыми фамильярными формами обращения, будто они с Махит клонроды или любовники. Самой Махит не доводилось произносить их вслух. На станции Лсел у нее остался биологический младший брат – ничего более похожего на клонрода у нее никогда не будет, – но он понимал только язык станционников, так что говорить ему «ты» на тейкскалаанском было и бесполезно, и невежливо. На «ты» она могла бы обращаться к тем немногим, кто учился вместе с ней на языковых и литературных курсах – например, ее старая подруга и одноклассница Шарджа Торел поняла бы комплимент правильно, но Махит и Шарджа не разговаривали с тех пор, как Махит отобрали для того, чтобы стать новым послом в Тейкскалаане и принять имаго предыдущего. Причина их мелкой ссоры была очевидной и пустячной, и Махит об этом жалела – но исправить уже ничего не получится, разве что извиниться в письме из центра империи, который мечтали повидать и она, и Шарджа. То есть это вряд ли поможет.

Город приближался, заполнял горизонт – обширный изгиб, в который она падала. Обратилась к Искандру: «Я теперь посол. Могу говорить и со смыслом. Если захочу».

<���Ты говоришь верно>, – ответил Искандр комплиментом, который тейкскалаанец может сказать малышу ясельного возраста.

Гравитация поймала семя-челнок и проникла в кости бедер и предплечий Махит, передавая ощущения вращения. Закружилась голова. Внизу распахнулись сети космопорта. Какой-то миг казалось, что она падает – что она упадет на поверхность планеты и останется только мокрое место.

<���У меня было так же, – поспешил сказать Искандр на станционном языке – родном наречии Махит. – Не бойся. Ты не падаешь. Это все планета>.

Космопорт подхватил ее практически без толчка.

Теперь было время собраться с силами. Челнок ставили в длинную очередь таких же кораблей, везли по длинному конвейеру, пока каждый не опознавался и не прибывал к назначенному гейту. Махит поймала себя на том, что репетирует приветствие имперцев на другой стороне, будто студент-первогодка перед устным экзаменом. Имаго оставался бдительным, гудящим ощущением на задворках разума. Время от времени он пользовался ее левой рукой – пальцы барабанили по ремням в чьем-то чужом нервном жесте. Махит жалела, что они не успели свыкнуться друг с другом.

Но она не проходила обычную процедуру имплантации имаго и интегративной психотерапии в течение года, а то и больше, под внимательным наблюдением психолога с Лсела: ей с Искандром досталось каких-то жалких три месяца, а теперь они приближались к месту назначения, где придется работать вместе – работать как один человек, собранный из цепи воспоминаний и нового хозяина.

Когда прибыл корабль «Кровавая Жатва Возвышения», завис на параллельной орбите у солнца станции Лсел и потребовал нового посла в Тейкскалаан, никто не объяснял, что случилось с предыдущим. Махит не сомневалась, что в Лселском совете было немало политических прений по поводу того, что – и кого – отправить, с какими требованиями об ответах. Но одно Махит знала точно: она – из немногих станционников, которые уже доросли для работы, но еще не вступили в линию имаго, и из еще более редких станционников с подходящими дипломатическими способностями или подготовкой. Из них Махит была лучшей. Ее результаты в имперских экзаменах по тейкскалаанским языку и литературе граничили с результатами гражданина империи, чем она гордилась: еще полгода со времен экзаменов воображала, как однажды – когда-нибудь в среднем возрасте, уже остепенившись, – прилетит в Город и начнет коллекционировать впечатления, посетит салоны, открытые в этом сезоне для неграждан, будет собирать сведения для тех, с кем поделится своей памятью после смерти.