Макс Фрай: Отдай мое сердце

Вопреки моим опасениям, Друппи не поздоровался со мной человеческим голосом. А Дримарондо по-прежнему выглядел беспородной дворнягой, как всегда. Из чего я заключил, что тормоза у Гэйшери все-таки есть. И даже, возможно, какое-то подобие здравого смысла. А что он тщательно скрывает эти свои достоинства, как раз понятно. На что только не пойдешь, чтобы произвести неповторимый эффект.

– Еще четверть часа ушло на то, чтобы отпустить отдыхать моих сотрудников, – сказал ему Джуффин. – Точнее, объяснить им, почему я пока ничего не готов объяснять. А мальчики любезно ждали в зале Общей Работы, чтобы прийти на помощь, если меня начнут пытать.

– Вот это правильно, – одобрила леди Сотофа. – Такому хрупкому, беспомощному существу обязательно нужна хорошая охрана! – и рассмеялась так, словно кто-то невидимый ее щекотал.

Нумминорих смотрел на Гэйшери во все глаза. Мы ничего не стали ему объяснять, просто потащили с собой, решив, что его безрассудство заслуживает такой вот странной награды. Вернее, не само безрассудство, а тот удивительный факт, что он все-таки остался в живых.

Когда все расселись, я обнаружил, что эта многофигурная композиция воздействует на меня почище, чем дым благовоний в куманском притоне. Слишком много могущественных колдунов на квадратный метр моей бедной крыши. Но стакан вина из рук леди Сотофы я все равно взял. Гулять так гулять. Тем более, что концепция продолжительного бесконечного блаженства больше не вызывала у меня возражений. Вот что значит по-настоящему устал. Особенно напряженно думать о недавних событиях и их грядущих последствиях, которых не изменить и не отменить.

– Вы были абсолютно правы на мой счет, – сказал Гэйшери Джуффин. – Я действительно сержусь, когда у меня отнимают добычу. Совершенно искренне. До сих пор.

– Да я всегда прав, – ухмыльнулся Гэйшери. – Вне зависимости от того, хватает ли всем остальным ума со мной согласиться. Вам обычно хватает. Вы – великий мудрец.

У него была такая самодовольная рожа, что хоть на шею ему бросайся, а потом сразу – бац! – и в глаз. Совершенно невыносимый тип, и с этим надо было срочно что-то делать, просто чтобы не взорваться от противоречивых чувств.

Но ни бросаться на шею Гэйшери, ни затевать с ним драку я все же не стал – для этого пришлось бы растолкать кошек, собак и леди Сотофу. Как говорил Джуффин, у всякого насилия своя цена. И в некоторых случаях лучше заранее отказаться от покупки.

Впрочем, кое-что я мог сделать, не вставая с места. Гэйшери сам подсказал мне правило: в любой непонятной ситуации благословляй. К тому же, проводить первое испытание нового незнакомого заклинания на его создателе, на мой взгляд, только справедливо. Не понравится – сам виноват.

Вообразить себя всем Миром сразу оказалось на удивление просто. Некоторая сложность заключалась в том, чтобы вовремя остановиться и не стать в своих фантазиях целой Вселенной. Все-таки я не уверен, что у Вселенной есть сердце, а по правилам следовало представлять, что отдаешь именно его. Когда мне ценой невероятного волевого усилия удалось мысленно уменьшиться до размеров отдельно взятого Мира, я быстренько вообразил, что швыряю свое сердце в Гэйшери – от души, читай, со всей дури. Как недавно кинул в него кувшин.

Не знаю, что он при этом почувствовал; памятуя о том, что мои Смертные Шары этому типу до фени, я заранее не особо рассчитывал на какой-то эффект. Зато сам ощутил такой восхитительный жар в груди, словно не отдал, а получил новое сердце. Гораздо лучше прежнего. По крайней мере, определенно больше, раз в двадцать пять.

Все это вместе произвело на меня столь сокрушительное впечатление, что я утратил остатки разума и сказал Гэйшери, просто чтобы его подбодрить:

– Помните, как вы горевали, что приходится жить в Мире, где какой-то гад думал не в ту сторону и испортил ваше Благословение? Так вот, у вас больше нет такой проблемы. Я его отменил. Вернее, не я, а Темная Сторона. Но какая разница. Раз, и не стало, как будто никогда не было – вот что важно для нас!

Гэйшери посмотрел на меня так, словно я только что откусил ему ногу. Или как минимум зверски ее пожевал. То есть, то самое выражение абсолютного шока, за которым в некоторых случаях следует ответный удар.

Ответный удар не заставил себя долго ждать. Гэйшери расхохотался, да так, что сложился пополам. Армстронг и Элла от тряски сползли с его колен, но тут же полезли обратно. Это было не проще, чем забраться в качающуюся на волнах высокобортную лодку, но они не сдавались. Упорство, достойно подражания, все бы так.