Глеб Голубев - Голос в ночи [полный вариант]

— И помогает? — недоверчиво спросила я.

— Да.

Я верила доктору Ренару и последовала его совету. Теперь каждое утро и вечером, лежа в постели, я исступленно твердила, закрыв глаза:

— Это проходит, это проходит… Мне с каждым днем во всех отношениях становится лучше и лучше. — И снова: — Это проходит, это проходит…

Но ЭТО не проходило.

Через день глухота у тети прошла так же внезапно, как и началась. На радости она со всеми болтала без умолку и даже захотела послушать радио.

А у меня, как назло, разболелся зуб, было не до болтовни.

— Почему ты не съездишь в Сен-Морис к дантисту? — сказала сочувственно тетя. — Он мне тогда прекрасно запломбировал зуб, ни разу больше не беспокоил. Найти его легко: он живет возле самого моста. Запиши адрес: бульвар Картье, дом пять.

Я поблагодарила ее, записала адрес, но решила пока терпеть и никуда не ездить. Может, боль пройдет сама.

Покидать тетю хотя бы на несколько часов я боялась, и не напрасно…

У нее начались галлюцинации. То она не могла выйти из комнаты, потому что не видела двери, находившейся прямо перед ней. Ей казалось, будто она замурована в четырех стенах, не имеющих даже щели. И она начинала в ужасе буйствовать, впадала в истерику.

То вдруг со смехом объявляла за обедом, будто у меня на голове выросли забавные рога.

— Очень миленькие рога, как у серны. Они даже идут тебе, глупышка. Не снимай их…

Нервы мои не могли этого выдержать, да и зуб разбаливался все сильнее. Попросив доктора Ренара побыть с тетей, я села в машину и помчалась к дантисту.

Но никакого дантиста по тому адресу, что дала мне тетя, не нашла. Несколько минут я тупо смотрела на витрину какой-то захудалой лавчонки, сверяла номер дома, потом пыталась расспрашивать соседей, но они пожимали плечами:

— Дантист здесь никогда не жил…

Неужели это голос подшутил так глупо надо мной, опять внушив тете ложное воспоминание? Хотя я зря грешу на него, совсем расходились нервы. Она сама напутала, всегда плохо запоминала адреса.

Вконец обозленная, я поехала в центр городка и у первого попавшегося дантиста вырвала злополучный зуб. Нужно было, конечно, поставить пломбу, но сейчас некогда было с этим возиться.

Тетя не давала нам передохнуть.

Целый день ей казалось, будто у любимой рыжей кошки Марголетты хвост вдруг стал черным. Тетя переживала, сокрушалась, хотя кошка на самом деле ничуть не изменилась. Мы все, наученные горьким опытом, уже не пытались ее разубеждать.

А потом она несколько часов подряд ничего сама не говорила, а только повторяла, словно эхо, каждую услышанную фразу!

Потом доктор Жакоб мне объяснил, что это явление так и называется — «эхолалия» и его легко можно вызвать гипнотическим внушением. Но тогда мне было жутко слышать, как на простой вопрос: «Тетя, ты не видела наперстка?» — она вместо ответа тупо повторяла точно с той же интонацией: «Тетя, ты не видела наперстка?»

Бедная Лина с перепугу то пересаливала суп, то недосаливала, жаркое у нее подгорало. Она требовала, чтобы муж не отходил от нее ни на шаг, хотя Антонио, по-моему, был человеком суеверным, сам пугался тетиных выходок. А Розали решительно отказалась заходить к тете в спальню. Мне приходилось самой готовить тете постель, под ее прожигавшими мою спину косыми взглядами. Ведь она каждый раз подозревала, что я опять затеваю обыск…

«Наблюдайте внимательно за слугами…» — вспоминая слова Жакоба, я злилась еще больше. Все в доме так перепуганы и удручены, что лучшего доказательства их невиновности не найти.

Мы почти перестали разговаривать с тетей, потому что она относилась ко мне с каждым днем все недоверчивее и враждебнее. Никогда теперь не рассказывала, что вещает «небесный голос», хотя — это несомненно — именно он восстанавливал ее против меня. Доктору Ренару тетя доверяла по-прежнему и не таилась от него. Он записывал в дневник все, что она сообщала и делала, но мне не рассказывал, в чем же меня обвиняет голос.

— Так, ерунда всякая, — отмахнулся он в ответ на мои расспросы.

Видно, хорошенькие небылицы сочиняет обо мне этот мерзкий голос!

Со старым доктором мы тоже почти не разговаривали. Он упорно считал, будто у тети какое-то заболевание, временное психическое расстройство, а в существование голоса не верил и каждый раз подшучивал надо мной, когда я пыталась заводить с ним разговор об этом.

Я чувствовала себя страшно одинокой. Даже с верной подругой Анни, которая посоветовала мне обратиться к Жакобу, я не могла поделиться тревогами. Она, как назло, укатила во Францию отдыхать. Я часами сидела, запершись в своей комнате, и с тревогой прислушивалась к малейшему шуму. Или слонялась по саду, поминутно опасаясь наткнуться на тетку, занятую какой-нибудь нелепой игрой или задушевной беседой с призраками.