Андрей Ильин - Девять негритят

Легко, находясь там, на Земле, упрощать технологии, сокращая время замены уплотнителей. А вы попробуйте это сделать не там, а здесь — в космосе.

В шлюзовом отсеке было тесно, а самое главное, отсутствовала сила тяжести, и поэтому любое неосторожное, резкое движение приводило к тому, что астронавт отлетал к противоположной стене, задевая или сшибая кого-нибудь в полете.

А потом кто-нибудь, не рассчитав сил, впечатывался в него.

Так они и носились туда-сюда, как шары по бильярдному столу, ударяясь о стены и загоняя друг друга в лузы углов, что сильно усложняло выполнение и без того непростой задачи.

И хотя всем и давно уже было понятно, что они не успевают, они все равно продолжали работать.

Уже не из-за Алексея, уже — из-за себя!

Потому что сидеть сложа руки было бы гораздо тяжелее…

— Тяни! — скомандовал Виктор Забелин.

Алексей Благов потянул, что было сил потянул, напрасно расходуя лишний кислород и сокращая тем минуты своей жизни.

— И… раз…

И… два!..

— Да тяни же, твою мать! — не стесняясь открытого эфира, командовал Виктор Забелин, налегая на крышку.

И ЦУП все это слышал.

ЦУП и не такое слышал!..

— Ну чего ты не тянешь?

— Да тяну я, тяну! — хрипел его напарник. — Только она не тянется!

— Давай еще разок!..

И еще несколько литров кислорода было растрачено впустую, растрачено на напряжение мышц, на выплеск адреналина.

Ни черта!.. Крышка стояла как влитая!

И в головах у всех — там, в космосе, и в ЦУПе, и в Центре подготовки космонавтов — завертелось, просясь на язык, одно расхожее русское словцо — про пушного, который не оставляет никаких шансов, зверька. Но вслух его пока не произносили.

Пока…

В шлеме скафандра тревожно замигала лампочка, сигнализируя о том, что основной запас кислорода на исходе. Раньше космонавт тут же бы переключился на аварийный баллон, но теперь не спешил, теперь он высасывал из баллона весь воздух, до последнего глотка.

Дышать становилось все тяжелее, спазм удушья перехватывал горло.

Это был еще не конец, это была всего лишь репетиция той, будущей и скорой агонии.

— Переключаюсь на аварийный запас, — просипел русский космонавт.

В скафандр хлынул свежий, спасительный кислород.

Теперь Алексей Благов уже экономил каждое движение, потому что экономил кислород. Теперь он висел недвижимо, стараясь дышать как можно реже и поверхностней. Он играл в прятки со смертью, выгадывая секунды жизни. Он уже почти не надеялся на спасение. Но… все равно надеялся!.. Потому что надежда умирает самой последней…

Алексей Благов висел в безвоздушном пространстве, зацепившись скрюченным пальцем за скобу. Оторваться от станции и улететь в космос он не боялся, теперь он боялся совсем другого.

Таймер часов, укрепленных против его глаз, отсчитывал время. Остатка его жизни.

Двадцать семь минут.

Двадцать шесть.

Двадцать пять…

И от этого неумолимого счета волосы на его голове шевелились и вставали дыбом.

Ну почему именно он? Почему не кто-нибудь другой?! Ведь в космос уже летают десятки землян, но из всех из них судьба выбрала почему-то именно его! Одного!

Теперь, умирая здесь, на орбите, он жалел о том, что его жизнь сложилась именно так. Раньше — гордился ею. Потому что выбрал эту профессию сам и всегда, сколько себя помнил, стремился к ней.

Пятнадцать.

Четырнадцать.

Тринадцать…

Он сделал все, чтобы попасть в отряд космонавтов. Он попал туда чудом, пройдя сито медицинских и психологических отборов. Конечно, сегодня попасть в отряд космонавтов проще, чем двадцать или тридцать лет назад, но все равно нелегко. Все равно туда попадают единицы. Счастливчики.

К которым причислял себя и он.

Но лишь до сегодняшнего дня!..

Ну почему, почему все так сложилось?

Почему?..

Почему?!!

Когда в аварийном баллоне остался запас кислорода на пять минут, он вдруг очнулся и, быстро-быстро перебирая руками, «побежал» к жилому модулю. Побежал, чтобы не умирать вот так, в одиночку, в черном и безразличном космосе. Чтобы умирать, видя перед собой человеческие лица, а не эту проклятую черноту и звезды и не Землю, которая не может или не хочет ему помочь. Которая его предала!

Он не хотел умирать в одиночестве! Потому что страшнее того одиночества, в котором оказался он, представить просто невозможно.