Дмитрий Билик - Аховмедская святыня

Сначала все опасался. Думал, насмехаются над ним господа, юродствуют. В своей жизни орчук ко многому привык, потому и не злобствовал особо. Это у людей особенность такая — очень они не любят тех, кто непохож на них. Что славийцы и дрежинцы православные, что католической ветви транкльванийцы. Да и как тут поверишь, что всерьез говорят? Коллежский регистратор хоть и самая что ни на есть низкая ступенька, однако ж классный чин. На него первого встречного-поперечного не берут. Нужно заведение учебное заканчивать или, на худой конец, экзамен в программе уездного училища сдавать. А Миха раз — и без всяких предисловий взяли. А это, на минуточку, первый орчук на государственной службе.

— Михайло, ну будет любоваться, — окрикнул его Меркулов.

Орчук нехотя отвел взгляд от залитой солнцем стеклянной витрины с надписью «Императист. Товарищество А. Ралле и КО» и обернулся на новоиспеченного титулярного советника. Витольд Львович тоже преобразился. Только в отличие от Миха двубортный мундир сидел на господине как влитой, будто и дожидался все это время достойного хозяина. Не портила Меркулова даже легкая сутулость, скорее придавая последнему некую загадочность. Мих упрашивал Его благородие купить трость, с какой господа устраивали променад по вечерним улицам Моршана, или пенсне для пущей убедительности, на что титулярный советник ответствовал только одно слово: «Лишнее».

Витольд Львович тем временем уже договорился с извозчиком. Тот несколько недовольно поглядывал на Миха, явно раздумывая о тяжести последнего и надежности рессор своей пролетки, но отказать уже не мог. Новая одежда и чин придали Меркулову ту твердость, которая находится аккурат между самоуверенностью и чиновничьей наглостью.

— Мих, ехать надо, — сурово повторил Витольд Львович, хлопнув себя по бедру свернутой газетой.

Орчук заторопился. Подбежал к экипажу, рьяно взобрался и уселся аж на полтора места. Меркулов чуть подвинулся, благо комплекции он был невнушительной, и раскрыл газету. Извозчик чересчур ретиво хлестнул лошадей, сам на себя раздосадованный за неприятных попутчиков, от которых не смог отказаться, и покатил вперед.

— Эх, день-то чудесный какой, — не мог сдержаться Мих. Даже тесный на груди мундир не удерживал распирающего изнутри чувства.

Витольд Львович глянул на него поверх газеты, призадумался, пожал плечами и вернулся к чтению. Мих покряхтел, посмотрел какое-то время на проносившиеся мимо улицы, а потом искоса стал поглядывать, чем так заинтересовался Его благородие.

«Преступление века! Ограблен Первый императорский музей».

Мих так удивился и вместе тем заинтересовался этим событием, что против своей воли придвинулся к Витольду Львовичу, чуть ли не выталкивая его из пролетки.

— Михайло! — Недовольно встрепенулся Меркулов, ухватившись в последний момент за орчука.

— Прошу прощения, Ваше благородие. Эк я неловок сегодня.

— Ничего, — сложил газету пополам титулярный советник, — и вообще давай уже на ты. Можешь называть меня просто по имени, Витольд.

— Как так можно, Ваше благородие?

— Вот заладил, Ваше благородие, Ваше благородие. Ты пойми, для работы так неудобно.

— И пущай неудобно. Просто странно будет, ежели орчук будет девятому классу тыкать. Не поймут люди. Ежели вам удобно, могу звать господин, вроде как я же к вам лично приставлен.

— Ну хоть так, — согласился Меркулов.

— Ваше бла… господин, а что там про ограбление?

— Ничего особенного, — ответил Витольд Львович, но его задумчивый взгляд говорил ровно об обратном.

Мих допытываться не стал: не хочет говорить, так зачем клещами из него тянуть. Надумает, так скажет. Но все же газетку решил попозже достать и прочитать. Он же теперь по полицейскому ведомству проходит, надо соответствовать.

Пролетка меж тем вкатилась в Захожую слободу и, кряхтя и скрипя, пошла вдоль по набережной. Улицы здесь Мих плохо знал, ибо бывал здесь редко по причине засилия орков. Да и не сказать чтобы сородичей набивалось битком. Однако тут и одного бы хватило. Не любили орки полукровок, а уж если ты христианскую веру принял, да от Орды отрекся…

Вот и теперь смотрел Мих опасливо на редкие широкие юрты, стоявшие обособленно на пустыре для них и предназначенных. Вдруг кто полог откинет да выйдет. Зыркнет злобно, щелкнет ногтем по клыку (это, значит, кочевники так презрение свое выказывали), да рыкнет. Всю веселость и воодушевленность точно ветром сдуло. Но обошлось. Не выбрался никто наружу, не обронил бранного слова, не заметил путников.