Игорь Исайчев - Чужая дуэль

Под холодные закуски и пересказ околоточным анекдотов из похождений местечкового ловеласа мы между делом уговорили первые пол-литра сорокоградусной. Затем, следуя примеру Селиверстова, я попробовал горячее и в очередной раз убедился, что повар Буханевича не зря ест свой хлеб.

Лишь отведав с каждой тарелки на столе, околоточный, сыто отрыгивая, отвалился на спинку своего стула, и предложил прерваться на перекур. Так как возражений с моей стороны не последовало, мы перешли в глубокие кресла возле камина, где в резной деревянной коробке на каминной полке нашлись сигары. Селиверстов многозначительно поднял указательный палец:

– Палычу напрямую из порта доставляют, – понизил голос и заговорщески подмигнул: – Только между нами, подлинная контрабанда.

Закурив, мы выпили по рюмке аперитива. Околоточный раскраснелся, его лоб повлажнел, а осоловевшие глаза помутнели, и я понял, что пришла пора приступать к основной части, пока он окончательно не потерял способность соображать.

Стряхнув сигарный пепел в камин, я перегнулся ближе к полицейскому и заговорщески прошептал:

– Петр Аполлонович, исключительно из личной симпатии, раскрою вам один важный секрет, – и, выдержав многозначительную паузу, продолжил: – Александр Юрьевич не только предоставил мне крышу над головой, но и нанял искать убийцу своего сына.

Отшатнувшийся Селиверстов озадаченно наморщил лоб, пытаясь сфокусировать плывущий взгляд, икнул и погрозил мне указательным пальцем:

– П-получается, – язык уже плохо слушался его, – т-ты… то есть, пардон, вы, мне ныне прямой конкурент?.. Э-эх! – горько выдохнул околоточный. – Их высокопревосходительство никогда нашему брату не доверял… А за что, спрашивается? За что обиду на меня держит?.. За то, что на шестьдесят квадратных верст, всех полицейских чинов по пальцам перечесть... Семь! – не на шутку возбудившись, он мертвой хваткой вцепился в мой рукав на локте. – Всего-то навсего семь человек!.. Так из этих семи, шестеро – дуболомы дремучие, едва грамоте разумеющие. Мало мне Московского тракта, где, что ни день, то своруют, то ограбят, так еще маньяк этот завелся, ни дна ему, ни покрышки. Со Спаса уже восемь убийств нераскрытых, и ни одной, понимаешь, ни одной зацепки! – тут запал Селиверстова выдохся и он, отцепившись от меня, обессилено обмяк в кресле.

Дав ему немного отдышаться, я осторожно поинтересовался:

– А агентура что же, так и молчит?

– Да разве то агентура? В нашей глуши днем с огнем порядочного осведомителя не сыщешь! Всех заслуг – на приезжего напраслину возвести. А псих-то этот, голову даю на отсечение, из местных будет. Но где его искать – ума не приложу. Ну не оставляет он следов. Сколь народу уже покрошил, а следа – ни одного, – потерянно развел руками околоточный.

– А на тела где можно взглянуть? В местном морге? – ловя момент, я начал зондировать почву.

– Какое там, – сокрушенно вздохнул собеседник. – Давным-давно всех закопали. Людишки-то все больше никчемные были, Департамент страсть как огласки боялся, вот и запретил шум поднимать. Представляешь, даже медика судебного ни разу не прислали. Протоколы осмотра Никодимка под мою диктовку писал. Я-то, – гордо приосанился полицейский, – специальный курс по криминалистике при юридическом факультете Императорского университета прослушал. – Но его задора хватило лишь до очередной рюмки.

– А теперь все, – забывая затягиваться впустую тлеющей сигарой, пригорюнился околоточный. – За сынка Прохоровского три шкуры спустят. Если так дальше пойдет, недолго и в городового в самом глухом захолустье докатиться.

– А что за человек был, младший Прохоров? – попытался отвлечь я Селиверстова от мрачных мыслей и вернуть беседу в нужное мне русло.

Околоточный встрепенулся и, рубанув правой рукой по воздуху, выпалил:

– Ей-богу, нравишься ты мне, Степан Дмитрич. Вот как с первой минуты тебя увидел, так сразу по душе и пришелся.

То, что с первых минут знакомства у нас возник душевный контакт, верилось с трудом, но я не стал перебивать раздухарившегося полицейского, терпеливо дожидаясь продолжения.

– А давай, – Селиверстов с трудом поднялся на непослушные ноги, – выпьем на брудершафт. – И не дожидаясь моего согласия, заорал во все горло: – Человек!.. Шампанского!..

После того, как мы, обильно полив друг друга вскипающим белой пеной вином, слюняво облобызались, околоточный упал обратно в кресло и заявил:

– Раз мы теперь друзья навеки-вечные, выложу все без утайки, как на духу, – и тут же приступил к повествованию.