Александр Лонс - Арт-Кафе

– Это вы?

– Рисовала я, – уточнила Стелла.

– Слушайте, а ведь здорово! Вы – профи?

– Да я так…..

– Я просто подумал, что сделано очень профессионально. Тут я кое-то смыслю.

– Профи, – наставительно сказала Стелла, – это тот, кто этому учился и кто работает в данной области. А я ж говорю, что просто так рисую картинки.

– Хорошие картинки! А модель кто? И чем навеяно?

– Модель – сие уже в прошлом. Жизнью навеяно. А точнее – моими внутренними конфликтами, воспоминаниями и навязчивыми снами. Иногда такая гадость в душе накапливается, что нарисуешь нечто и легче сразу. Кстати – мой психолог посоветовал.

– Понимаю, – неубедительно кивнул я.

Но я действительно хорошо ее понимал, как мне тогда казалось. В свое время некий продвинутый психолог, пользовавший меня несколько лет назад, порекомендовал в качестве психологической разгрузки заняться чем-то вроде писательства. Помогло, но – затянуло.

Несколько минут я молча рассматривал работы Стеллы, и вдруг осознал, чего мне так не хватало в ее рисунках, и от всего этого почему-то впал в откровенность:

– У вас очень хорошие рисунки, мне нравятся. Только один совет, не обижайтесь, ладно? Вам надо немного подучить анатомию. Тогда будет еще лучше, уверяю вас.

– Ну, про нравится – вы мне потом расскажете. Но что конкретно я намудрила в анатомии? Просто, раз уж я нарисовала что-то не так, то не специально, а элементарно чего-то не вижу, поэтому нужно ткнуть пальцем в мои ошибки.

– Щас, скажу в первом приближении… Ну вот здесь скелетная мускулатура плечевого пояса немного не так и не туда крепится… запястные суставы немного не там… И по черепу еще. Голова всегда с черепа рисуется – намечается череп, а потом уже одевается плотью. Так? Вот здесь череп построен неточно. Ну и вообще человеческое тело рисуем со скелета. Потом к нему крепим мускулатуру, а еще потом – кожу. Если нужна кожа. И вообще, так же рисуем одетую фигуру: сначала намечаем скелет, потом мускулатуру, а еще потом облачаем в одежду. Когда-то давно, в позапрошлой жизни, я ходил в художественную школу. Рисовал немного, но с тех пор много чего прошло. Сейчас рисовать не могу, но что-то еще помню. Кстати – там я и приучился видеть женское тело так, как оно есть, без всех этих тряпок,наверченных в качестве одежды.

– А мужскую? – спросила Стелла.

– И мужскую тоже, но она для меня не очень интересна, знаете ли.

– Забавно! А за комплимент и за критику спасибо. В общем, есть куда совершенствоваться.

– А еще можно узнать про рисунки? – нервно спросил я. Что-то мешало мне задать этот вопрос.

– Спрашивайте, – кратко и напряженно разрешила Стелла, будто чего-то опасалась.

– А почему вот здесь… на вот этой работе… у вас все люди словно с содранной кожей? И они сплелись в клубок?

– Они и есть с содранной кожей. Только не спрашивайте меня почему, ладно? Не заставляйте лгать. Лучше скажите, отчего у вас сегодня было такое задумчиво-хмурое выражение лица? Из-за меня?

– Нет, вы тут ни при чем, – вспомнил я тему своего расстройства. – Перед тем, как идти в кафе вдруг узнал, что три дня назад умер человек, с которым я немного общался. Кстати – мой тезка. Нет, друзьями мы не были. Просто иногда общались. Он в московском центре трансплантологии ждал операции по пересадке сердца, но так и не дождался. Молодой совсем парень. Писал стихи, прозу… хорошие стихи, кстати. Он обратился как-то по поводу чисто литературных дел, я что-то ответил, и потом у нас была какая-то вялая переписка. Иногда я комментировал его интернетовский дневник. Но месяца два назад он перестал добавлять новые записи. В парне что-то сломалось. А сегодня я узнал подробности. Он очень тяжело умирал, и последние две его недели были похожи на ад. Странное ощущение, когда навсегда исчезает тот, с кем недавно общался и кого помнишь еще живым.

– Я вам сочувствую.

– Только давайте молча, а? Вы не знаете о ком я и не нужно ничего говорить.

Мы молча выпили, потом еще, и еще, а после как-то незаметно для меня оказались в одной постели.

Утро выдалось тяжелым. Особенно, если принять во внимание минувшую ночь и то, что утро началось в начале третьего пополудни. Первый вздох после пробуждения всегда сделать трудно, грань между сном и явью настолько зыбкая, что не сразу ее и ощутишь. На моих ладонях следы длинных ногтей, а в уголке рта – скопившаяся кровь из прокушенной губы. Мне ни плохо, ни хорошо, мне… по-другому. Как говорится – лучшая часть суток уже позади. Впрочем, я никогда не любил утро, разве что кофе спасает.