Джаспер Ффорде: Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов

— Что правда, то правда, — вздохнул Лондэн. — Вероятно, писательство, в конце концов, не такой уж великий подвиг.

— Тогда пиши свой магнум опус для меня, — нежно сказала я ему. — Я буду твоей аудиторией, женой, фан-клубом, сексуальной кошечкой и критиком в одном флаконе. Сегодня я забираю Вторник из школы?

— Ты.

— А ты подхватишь Дженни?

— Не забуду. Что делать, если Пиквик снова начнет дрожать в этой своей безысходно-жалобной манере?

— Сунь ее в сушилку. Я постараюсь закончить ей чехол на работе.

— Значит, день не настолько насыщенный?

Я поцеловала его еще раз и отчалила.

Главной целью маминой жизни всегда было добраться от колыбели до могилы с минимумом суеты и беспокойства и максимумом чая и баттенбергских кексов. По пути она произвела на свет троих детей, посещала заседания Женской федерации и ухитрялась втиснуть между этими занятиями некоторое количество жестоко подгорелой еды. Я только лет в шесть обнаружила, что пирогу не полагается состоять на восемьдесят семь процентов из угля, а у курицы на самом деле имеется вкус. Несмотря на все это, а может, даже благодаря этому мы все очень ее любили.

Мама проживала меньше чем в миле от нас, да к тому же по пути на мою работу, и я часто заглядывала к ней — просто убедиться, что она в добром здравии и не вынашивает, по своему обыкновению, какую-нибудь безумную затею. Несколько лет назад она запасала консервированные груши, исходя из принципа «вот загоню рынок в угол и смогу диктовать условия» — вопиющее непонимание законов спроса и предложения, не причинившее вреда мировым производителям консервированных фруктов, но обрекшее ближайших родственников и друзей на грушевую диету в течение без малого трех лет.

Она относилась к тому типу родителей, с которыми хочется жить рядом, но только не под одной крышей. Я обожала ее, однако в малых дозах. Чашечка чаю там, ужин здесь и столько сидения с детьми, сколько мне удавалось из нее выжать. Сославшись в разговоре с Лондэном на непонятное сообщение, я на самом деле слегка покривила душой: реальной причиной заехать к маме являлась необходимость забрать кое-что из лаборатории Майкрофта.

— Привет, дорогая! — воскликнула мама, открыв дверь. — Ты получила мое сообщение?

— Да, но тебе надо научиться пользоваться клавишами возврата и отмены, а то ерунда какая-то выходит.

— «ЛиДтиОбДСЛДЩ-ВСКР??» — уточнила мама, показывая мне свой мобильник. — А что это может означать, кроме: «Лондэн и дети обед в следующее воскресенье?» Нет, правда, дорогая, я не представляю, как ты вообще объясняешься со своими детьми.

Я подозрительно прищурилась.

— Это не настоящая расшифровка сообщения. Ты ее только что выдумала.

— Мне всего восемьдесят два, — возмущенно заявила она, — и я еще не вышла в тираж. Надо же, «выдумала»! Обедать вернешься? — продолжила она, не переводя дыхания. — Я пригласила подружек. Сначала мы обсудим, кто из нас самый больной, затем пространно согласимся друг с другом насчет бедственного положения страны и наконец решим все проблемы с помощью непродуманных и совершенно неосуществимых идей. А если после всего этого останется время, может, даже в криббидж [6] Криббидж — карточная игра. сыграем.

— Привет, тетушка, — обратилась я к Полли, которая приковыляла из гостиной, опираясь на палку. — Если бы я прислала тебе сообщение следующего содержания: «ЛиДтиОбДСЛДЩ-ВСКР??», что, по-твоему, я имела бы в виду?

Полли нахмурилась и ненадолго задумалась, морщины у нее на лбу поползли вверх, складываясь подобно французской шторе. Ей перевалило за девяносто, и выглядела она настолько плохо, что ее нередко принимали за покойницу, когда она засыпала в автобусе. Несмотря на это, котелок у нее варил отменно, а более или менее серьезных диагнозов за ней числилось всего три-четыре, тогда как у маменьки их имелась целая дюжина — по ее словам.

— Ну, знаешь, я была бы немного озадачена…

— Ха! — обернулась я к маме. — Видишь?

— …потому что, — продолжила Полли, — если бы ты прислала мне сообщение с вопросом, придут ли Лондэн и дети на воскресный обед, я бы не поняла, почему ты не спросила у него самого.

— А… ясно, — пробормотала я, подозревая, что эти две каким-то образом сговорились, как это за ними водилось.

Все-таки любопытно, почему при них я чувствую себя восемнадцатилетней пигалицей, хотя мне уже пятьдесят два и я достигла вполне почтенного возраста, как вроде бы и они? В этом фокус пятидесятилетия. Всю жизнь кажется, что полвека — это порог смерти, но на самом деле все оказывается не так уж плохо, пока помнишь, где оставила очки.