Евгения Грановская: Иероглиф смерти

– Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Если уж не везет, то не везет во всем. Маша швырнула телефон в сумочку.

Но кто сказал, что она не справится одна? В конце концов, она проходила спецподготовку. И она отлично умеет стрелять. И плечо почти не болит.

– Я все сделаю сама, – твердо сказала себе Маша.

Внутренний голос говорил ей, что это ребячество, но Мария плевать хотела на то, что он говорил. Она приняла решение и не собиралась его менять.

Мария достала из сейфа свой табельный «ПМ», выщелкнула обойму, проверила ее, защелкнула обратно и убрала пистолет в сумочку. Опасная тяжесть оружия прибавила ей уверенности в себе. Теперь она была готова к любым неожиданностям.

Путь до дома таксидермиста Багирова занял сорок минут. За это время на улице успело стемнеть. Дождь все никак не хотел утихать, и, проезжая на скорости по глубоким лужам, машина Любимовой оставляла по обе стороны два веера пенистых брызг, похожих на белые крылья.

Вот и знакомая улица, усыпанная неоновыми огнями справа и погруженная во мрак слева. Лас-Вегас и глухая деревня в одном флаконе. Отыскав нужный дом, Маша припарковала машину возле высокого бордюра. Заглушила мотор, переложила пистолет из сумочки в карман плаща. Наряду с тревогой, волнением и страхом она испытывала и что-то вроде облегчения – из-за того, что вся эта история закончится. Здесь и сейчас.

В доме таксидермиста горело одно окно. Это было окно мастерской, занавешенное белыми льняными шторами.

Маша выбралась из машины. Холодные дождевые капли остудили разгоряченное лицо. Маша подняла воротник плаща и, втянув голову в плечи, быстро зашагала к дому.

В прошлый раз она заметила, что в дом можно пройти через внутренний дворик, а во внутренний дворик можно пробраться через длинный сарай, тянущийся справа почти вдоль всего забора. Маша надеялась, что дверь сарая будет открыта.

Ожидания ее не обманули. Как только она оказалась в сарае, в носу неприятно засвербело от запаха мышиного помета и плесени. Остановившись, Маша включила фонарь и скользнула лучом по стенам. Паутина, испещренная высохшими останками паучьих жертв. Старые ящики, сломанный мотоцикл. Покореженный деревянный верстак, большая коробка с отслужившим железным хламом. Ничего необычного.

Освещая себе дорогу фонариком, Маша осторожно двинулась вперед, стараясь не споткнуться и не напороться на какую-нибудь ржавую проволоку. Так она дошла до двери, ведущей во внутренний дворик. Насколько Маша помнила, никаких засовов и крючков со стороны дворика на двери не было. Память не обманула ее и на этот раз. Приоткрыв дверь, Маша выглянула наружу. Внутренний дворик, укрытый шиферным навесом, был сух и тускло освещен желтой лампочкой под жестяным абажуром.

Маша быстро пересекла дворик и остановилась перед дверью, ведущей в мастерскую. Справа от двери лежало что-то громоздкое, накрытое брезентом. Маша прошла было мимо, но заметила нечто вроде темного ручейка, спускающегося от края брезента и прочертившего на бетоне змейку. Маша посветила на ручеек фонариком, и в горле у нее тут же пересохло. Это была кровь.

Любимова заставила себя наклониться и приподнять край брезента. От увиденного у нее закружилась голова, голова у корней волос вспотела, а сами волосы приподнялись. Из горла едва не вырвался крик ужаса, но Маша стиснула зубы и попыталась взять себя в руки.

Под брезентом лежали человеческие тела. Маша посветила в лицо одному из мертвецов. Это был Вениамин Пак, помощник депутата Логинова.

Опустив край брезента, Маша несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, заставляя бешено колотящееся сердце успокоиться. Ее тело сотрясала дрожь. Потом она прикинула в уме дальнейшие свои действия. Возвращаться к машине опасно – можно наткнуться по пути на Багирова. Самым правильным будет запереться в сарае, достать телефон и позвонить полковнику Жуку. Патрульные машины приедут через десять, максимум – через пятнадцать минут. Эти десять-пятнадцать минут она сумеет продержаться. Главное – запереть все двери и затаиться.

Она шагнула было к сараю, но вдруг вспомнила, что забыла мобильник в сумочке. Чувство страха сменилось чувством досады и злостью на себя.

Господи, о чем она только думала, когда отправилась сюда одна? Как она могла быть настолько самонадеянной и глупой? Должно быть, кодеин помутил ей разум… От досады у Маши выступили слезы на глазах. Но сдаваться было нельзя.