Дэниел Полански - По лезвию бритвы

— Где Воробей? — кричал я. — Мальчик, где мальчик?

Герцогу еще хватило сил на последнюю улыбку, и он выдавил ее, произнося слова достаточно медленно, чтобы я смог их разобрать, несмотря на шум в ушах.

— Убийца из вас вышел лучше, чем сыщик.

С этим я не мог спорить.

Когда последний порыв сил иссяк, Беконфилд повалился на пол, кусок деревяшки пронзил его тело насквозь. Через пару мгновений он умер. Закрыв ему глаза, я снова поднялся.

Человек не тратит последний вздох на слова лжи. Он сказал загадку так, будто провел последний удар перед встречей с Той, Которая Ожидает За Пределами Всего Сущего. Воробья у герцога не было. Я где-то напортачил, причем напортачил очень серьезно, только не знал где.

Время шло, и кто-нибудь наверняка уже заметил взрыв в особняке лорда Беконфилда. Я направился к лестнице, зная, что если попаду в беду, то я покойник.

Заднее крыло дома, похоже, рухнуло само по себе. Горы деревянных обломков и кирпича завалили коридор, который вел ко входу для слуг. В главной гостиной некогда великолепные ковры тонкой работы были уничтожены сажей и мириадами мелких осколков стекла от разбитых светильников. В результате одного из взрывов в кухне начался пожар, и огонь теперь быстро распространялся на остальное здание.

Дворецкий Беконфилда неподвижно распростерся у двери, голова запрокинута назад так, как не смог бы повторить ни один акробат. Смерть казалась чрезмерным наказанием за его надменность и неприятный нрав, хотя мало кто из нас получает то, что заслуживает. Переступив через тело, я вышел в снег.

Я направлялся к передним воротам имения, когда понял, что звон в ушах стих — не совсем, но настолько, чтобы развеять мои подозрения на потерю слуха. Я не оглох, и мне хотелось броситься в снег и зарыдать, вознося благодарности Перворожденному за мое спасение. Но я продолжал ковылять вперед, несмотря на мороз. Когда на тропе впереди меня показались огни, я перелез через живую изгородь и поспешил, насколько это было возможно для изможденного человека, незаметно вернуться в трактир.

Я пробрался в трактир, стараясь произвести как можно меньше шума. Мне требовалось время, чтобы подумать, разобраться, где в своих рассуждениях я допустил ошибку. Так или иначе, Воробей исчез, и оттого, что Веселый Клинок не похищал его, мальчику было ничуть не легче. Поднявшись к себе, я схватил пузырек амброзии из своих запасов и приставил его к ноздре. Слух медленно возвращался ко мне, и после первого глубокого вдоха я не мог разобрать ничего, кроме биения своего сердца, ускоренного действием наркотических паров.

Письмо Гренвальда по-прежнему ждало меня на туалетном столике. Я распечатал конверт и развернул послание онемелыми пальцами. Спеша найти подтверждение растущим во мне опасениям, я порезал большой палец о край письма. Красное пятно расплылось по поверхности белого листа пергамента.

Верхняя половина документа полностью совпадала с тем, что я забрал из руки Криспина, но нижняя половина была невредима, в списке значились имена всех магов, вовлеченных в операцию «Вторжение». Я узнал мага Брайтфеллоу и Кадамоста.

И я узнал еще одно имя, в самом низу, в той части списка, которой не было у меня в прошлый раз.

Я стянул рубаху через голову, затем вытащил со дна своей сумки бритву и раскрыл ее. Вся тяжесть моих прегрешений легла мне на плечи, и, поддавшись на мгновение собственной слабости, я задумался, где полоснуть себя лезвием бритвы для большей надежности. Как только сознание вернулось ко мне, я, жмурясь от боли, сделал неглубокий надрез под сапфиром в своем плече.

Через пять минут я уже мчался по Низкому городу, истекая кровью под наспех наложенной повязкой из куска материи, что я оторвал от своей нижней рубахи.

Я молился разом всем Дэвам, надеясь, что еще есть время остановить этот ужас.

Уже часов шесть как Синий Журавль был мертв. Его тело обвисло в дубовом кресле в кабинете, голубые глаза глубоко закатились, раны на его руках и лезвие на полу свидетельствовали о его добровольной кончине. На письменном столе перед ним лежал пергаментный сверток с парой слов, нацарапанных куриным почерком старика.

Мне очень жаль.

Мне тоже было ужасно жаль, что все вышло именно так. Я закрыл старику глаза и начал спускаться по лестнице.

Дверь в ее кабинет была открыта, и я прокрался внутрь. Селия и Брайтфеллоу стояли ко мне спиной. Воробей безвольно сидел на стуле в углу. Он не был связан, бесчувственные глаза тупо смотрели вперед.