Наталья Александрова: Медальон инквизитора

– Не надо. – Оксана положила руки ему на плечи, – ты прав, про это надо забыть. Забыть и жить дальше.

– Зайдите в вагон! – крикнула проводница. – Время!

– Я приеду! – сказал Олег. – Скоро приеду!

– По делам? – спросила Оксана, но двери вагона уже закрылись.

– Нет! – кричал он беззвучно. – Не по делам, я приеду к тебе! Понимаешь?

Поезд тронулся. Она улыбалась, и волосы цвета майского меда развевались на ветру.

Октября двенадцатого дня лета от Рождества Господнего тысяча пятьсот пятьдесят четвертого перед воротами города Нойбаха появился одинокий путник. Это был сгорбленный, сутулый монах доминиканского ордена в изодранном, поношенном плаще с низко опущенным на лицо капюшоном.

– Кто таков? – окликнул монаха городской стражник.

– Ордена доминиканцев смиренный брат Бернар... – ответил монах жалобным, гнусавым голосом.

– Чего тебе надо в нашем городе?

– Я ищу себе пропитания именем Божьим... Господь наш завещал во имя Его оказывать гостеприимство нищим и бездомным...

– Ладно, проходи, Божий человек! – смилостивился стражник и пропустил монаха в ворота.

Монах шел по кривым улочкам Нойбаха, опираясь на посох и поглядывая по сторонам из-под своего капюшона, словно припоминал что-то давно забытое. Наконец он остановился перед постоялым двором, над распахнутыми воротами которого красовалась вывеска с пивным бочонком и свиным окороком.

На крыльце стоял пузатый мужчина в коричневом засаленном кафтане. Оглядев монаха, он недовольно проговорил:

– Чего тебе надо?

– Дозволь мне переночевать у вас на конюшне, добрый господин...

– Нам ни к чему попрошайки! Пошел прочь, нищеброд!

– Пожалей меня, добрый господин! Я иду с самого рассвета, ноги мои подкашиваются от усталости, живот подвело от голода. Я переночую в вашем славном городе, а с рассветом пойду дальше, поищу пристанище в одном из монастырей нашего ордена...

С этими словами монах как бы невзначай отбросил капюшон.

Открылось белесое, отвратительное лицо, изъеденное проказой.

– Господи помилуй! – Хозяин постоялого двора испуганно перекрестился. Он знал, что отказать прокаженному – дурная примета, и отступил в сторону: – Ладно, переночуй на конюшне, только не показывайся в харчевне, не то распугаешь всех моих постояльцев!

Монах поблагодарил хозяина, закрыл лицо капюшоном и побрел к конюшне. По пути он увидел молодую женщину в синем платье, с корзинкой в руке.

Монах замер на месте, словно громом пораженный.

Пробегавшая по двору служанка налетела на него и едва не выронила кувшин с вином.

– Что ты стоишь здесь, как статуя? – промолвила она беззлобно и хотела бежать дальше, но монах ухватил ее за рукав.

– Постой, дочь моя! – проговорил он, глубже надвинув капюшон. – Когда-то давно я бывал в вашем городе. Та женщина, которая прошла сейчас по двору, кажется мне знакомой. Не скажешь ли ты, кто она?

– Не зря говорят, что монахи не пропустят ни одной юбки! – Служанка поправила чепчик и приосанилась. – Эта милая дама – фрау Гейнце, жена торговца скотом.

– Фрау Гейнце, говоришь... – проговорил монах задумчиво. – А мне она показалась похожей на фрау Ситтов... впрочем, этого не может быть! Той давно уже нет на свете...

– Отчего же? – служанка понизила голос. – Так звали ее мать, да только та фрау Ситтов была лет двадцать тому сожжена за колдовство. Отец Ренаты женился на соседке, вдове лесоторговца, да скоро умер. Мачеха плохо с ней обращалась, но, когда ей сравнялось восемь лет, из далеких краев приехал ее дядя, брат матери, и забрал ее к себе. Она много путешествовала с дядей, говорят, была даже в Новом Свете. Потом они вернулись в Нойбах. Дядя оставил ей большое наследство и перед смертью выдал за славного господина Гейнце. Они живут очень хорошо, и Господь благословил их детьми. Старшая дочь удивительно похожа на мать...

Монах поблагодарил болтливую девушку и побрел на конюшню.

Вскоре добрая служанка тайком от хозяина принесла ему хлеба и вина.

Монах утолил голод и устроился на ночлег в пустом стойле, на груде соломы.

Однако сон не шел к нему.

Его мучила боль во всех суставах, пораженных страшной болезнью, а пуще того мучили его воспоминания. Он вспоминал костер на городской площади и женщину, молящую о помощи святую Урсулу...

Он вспомнил также, что после казни той женщины удача отвернулась от него. В папской курии завелся у него тайный недоброжелатель, который нашептывал Его Святейшеству дурное. Его отстранили от дел инквизиции, перевели в захудалый монастырь в Далматинских горах, но и там дела шли все хуже и хуже, пока он не опустился до того, что стал жить подаянием...