Любовь Федорова: Тыква

— Ну… вам лучше знать.

— Расскажите все с начала.

— С начала… — засомневался трактирщик. — С начала — уж больно длинный получится рассказ. А что случилось с господином Мероем?

— У господина Мероя неприятности.

— По службе?

— Можно сказать и так. Что вы должны были передать ему вчера?

— Подождите, у меня записано… — забормотал трактирщик и полез в карман, пришитый с изнанки фартука. Он извлек свернутую в трубку бумажку и предложил ее Мему.

Тот отвернул верх и прочел два абзаца. Это были разговоры неблагонадежных посетителей на политические темы. Что государь, якобы, никакой не государь, а обыкновенный подкидыш, и в Таргене скоро начнется война.

— Все ясно, — кивнул Мем и вернул бумажку хозяину. — Вы ее отдайте потом по назначению. Я из другого ведомства. Видите, — он показал трактирщику на свой жетон. — У меня печать красная. А у господина Мероя печать была синяя, верно?

— Да, синяя. А что? Есть какая-то разница?

— Синюю печать ставят в управлении Тайной Стражи. А я состою в войске Порядка и Справедливости.

— Да? — немного растерялся трактирщик. — Ну… это вам виднее, вы свои порядки лучше знаете. А доносы-то мне отдавать теперь кому?

— К вам пришлют человека. — Мем встал, собираясь уходить.

Трактирщик развел руками.

— Вот еще что, — остановился Мем. — Не было ли третьего дня, когда вы в последний раз видели господина Мероя, при нем красивой желтой тыквы, какие дарят на проводы зимы?

— Нет, — покачал головой трактирщик. — Ничего при нем не было, даже кошелька. Господин Мерой убежал в тот вечер быстро. Завидел кого-то в окно и очень заспешил.

— А кого он видел — вы не заметили?

— Темновато было, и я не очень смотрел… Но плащ, вроде, монашеский.

Вопреки своему обещанию забрать Ошку и посадить его в префектуре в подвал, инспектор Нонор не стал этого делать. И подробный разговор с эргром Датаром отложил на некоторое время. Для того, чтобы допрос чем-то помог следствию, нужно было задать правильные вопросы. А правильные вопросы сначала необходимо подготовить и продумать, и потом уж задавать. Инспектор Нонор не был сторонником крайних мер. Наоборот. Он предпочитал напугать людей, а потом проследить, как они засуетятся. В горячке и испуге вдруг себя да выдадут?

Предварительные данные у Нонора имелись такие: следы трех неизвестных, один из которых убит. Обувь обычная городская, оружие настоящее, а не какие-нибудь подручные средства, подобранные тут же, с земли. Удар однократный и идеально точный — прямо в сердце, даже крови почти нет. Учитывая, что не всякий бывалый солдат наверняка знает, где сердце у человека, одно это — материал для размышлений немалый. Орудие убийства — тонкий кинжал или нож с гладким лезвием длиной около ладони. По расположению следов осталось неясным, вместе были эти трое, или нет.

Похоже, что сначала они наведались в храм, а потом замешкались за пустырем среди лодочных сараев. Почему пошли туда, а не к пристани, тоже неясно. У сараев они некоторое время топтались на месте, что-то выясняя. После чего двое удалили со своей дороги третьего, забрали у него кошель и документы, если при нем таковые были, опростали содержимое кружек в канал, забрав одни записки с грехами, и отчалили с Чаячьего в неизвестном направлении. Причем, помимо медяков, лежала в береговой глине и тяжелая десятиларовая монета из тусклого золота. Мелочь выбирать из берега Нонор не стал, а десятиларовик подобрал и приобщил к делу. Неуютный храмик на маленьком островке навещали не только рабочие с мануфактур, но и кто-то позначительнее. И у этого значительного человека должна была иметься причина для посещений. Возможно, как-то связанная с записками о грехах и ночным происшествием.

Вернулись разосланные по перевозам помощники и доложили: в ночь убийства лодку на Чаячий нанимал только один человек — темноволосый, в черном плаще, расшитом стеклярусом. Дело было в конце вечерней стражи, в последнюю ее четверть. Причалил он к тем самым шатким мосткам, заменяющим пристань, и велел себя подождать. Перевозчик полночи мерз в лодке, плюнул и вернулся на Рабеж один. Все остальные участники событий, если и прибывали на островок, то добирались либо на собственных, либо на краденых лодках.

По опросу свидетелей тоже ничего путного не получалось. Ошка приходил в трактир в начале первой ночной стражи, но там не нашлось лишних углей, чтобы насыпать ему в горшок. Он согласился подождать, пока угли приготовятся, заснул в тепле на видном месте и проспал стражи полторы, а когда вернулся — сразу прибежал обратно, потому что храм уже был ограблен. В трактире третьи сутки догуливала местная свадьба, не все свидетели и по сей день были трезвые, но Ошку они запомнили, потому что украсили его спящего столовой зеленью и сильно от этого смеялись, — трактирщик подтвердил. Причем, из трактира в храм никто не поднимался, пустырь хорошо просматривался из окна, а вот с другой стороны, от лодочных сараев, легко было пробраться незамеченным.