Максим Дегтярев: Карлики

— Вы же видели, что стало с Берхом… — оправдывался я.

— Только не говори мне, что ты не знал о его планах. Ведь тебе известен порядок… Сообщил бы мне, вместе бы что-нибудь придумали. Поэтому не надо прикрываться Берхом — он из-за тебя пострадал!

В чем-то Шеф был прав. Гоняясь за Абметовым, я оставил Берха наедине с его безумными фантазиями, но мог ли я его остановить…

Шеф продолжил разбор полетов:

— Идем дальше. Ладно, прилетел ты на Плером — полбеды, но дать этим двум полуживым пройдохам так обвести себя вокруг пальца — это как назвать, спрашивается?

— Я… я не понимаю… — пролепетал я в полной растерянности. Ларсон, должно быть, торжествовал.

— Не понимаю, — передразнил Шеф, но совсем не похоже, — они уцепились за твою версию как астронавт за кислородный шланг. Ха, Абметова они, дескать, испугались. Подумать только, какой страшный этот господин доктор Абметов!

— Но я же…

— Все, никаких «но». Убирайтесь все с глаз долой. Ларсон, что вы там ухмыляетесь, вас это тоже касается. А вы, инспектор, наоборот, останьтесь.

Пристыженный Ларсон поплелся к дверям. Я не был уверен, что не ослышался, и не сразу двинулся с места. Виттенгер, понимавший все происходящее не лучше меня, не смел и шелохнуться. Выходя из кабинета, я столкнулся с Яной, она прошмыгнула мимо меня не поднимая глаз. В руках она держала поднос с одним единственным стаканом. Судя по запаху — там был не кофе. Выйдя в коридор, мы с Ларсоном пошли в разные стороны.

— Ты что-нибудь понял? — спросил я его вдогонку.

Его ответа я не расслышал.

По пути домой я заехал в госпиталь, навестить Берха. Никаких изменений — ни в лучшую, ни в худшую сторону — не произошло. С тех пор как мы погрузили его на корабль спасателей, у него, разве что, чуть порозовели щеки. Или все дело в освещении. Врач сказал, что особых надежд возлагать не стоит.

Стеклянный колпак, паутина проводов и трубок, яркий, чересчур яркий свет ламп. «Зачем такой яркий свет?» — спросил я у врача. «Здесь всегда так», — ответил он. «Он что-нибудь чувствует?» — снова спросил я. «Странно, но все задают этот вопрос… нет, не чувствует». «Но ему, должно быть, что-то снится?». «— Не думаю.» Я вспомнил ларсоновскую шутку с рекодером снов. «Можно ли считать мыслящим того, кто только спит и видит сны?». Мне кажется, он меня не понял.

Если врачи смогут вернуть Берха обратно в кеному, не подумает ли он, что над ним опять жестоко подшутили, — с такой мыслью я вышел из палаты. Закрывая дверь, посмотрел на номер. Берх лежал в той же палате, что и я, когда вернулся из пещер Южного Мыса. Я освободил ее для него — получается так…

Дома Татьяна спросила, как дела у Берха.

— У него больше нет никаких дел, — ответил я.

— А будут?

— Вряд ли…

— Как так получилось?

— Как у гностиков — «он пригубил чашу забвения, приняв ее из рук Архонта». Плерома не пускает в себя раньше времени… Вот и Берха — остановили.

— Кто остановил?

— Карлики…

— Ты сам-то понимаешь, что говоришь?

— Кто это «сам»?

До Татьяны дошло, что сейчас ко мне лучше не приставать с расспросами.

Поздно вечером я позвонил Виттенгеру. Ничего нового он мне не сообщил, велел только не расстраиваться и сказал, что, на самом деле, все не так плохо. Он имел в виду, чтобы я не расстраивался из-за того, что Шеф на меня наорал. Но немилость Шефа волновала меня меньше всего. Я переживал совсем не из-за этого. Если понимать Шефа буквально, то все, чем занимался я, Берх, Виттенгер — это так, детские забавы. А у Шефа есть дела поважней. Последнее утверждение Виттенгер наотрез отказался комментировать.

Эмма Перк была уверена, что я в состоянии догадаться, кто является четвертым гомоидом. Очевидно, она переоценила мою догадливость, потому что у меня не было ни малейшей идеи на этот счет. С другой стороны, Лора Дейч была единственным человеком, оказавшимся в стороне от «дела гомоидов». За время расследования (а с его начала прошло без трех дней два стандартных месяца) я несколько раз вспоминал о ней. Но со дня похорон Альма Перка побеседовать с ней так и не удосужился. Хью Ларсона нашел бы этому объяснение. Он сказал бы, что я уподобился Берху — оставил самого важного свидетеля на потом, искусственно отдаляя тот момент, когда не останется ни свидетелей, ни правдоподобных версий. И он, отчасти, был бы прав — лишь отчасти, поскольку и без Лоры Дейч мне хватало работы. Вчера, слушая Шефа, я подумал, что в скором времени я могу остаться вообще без работы. Сегодня утром мне позвонила Яна и предложила, разумеется, не от своего имени, взять отпуск на недельку — другую. Я сказал, что подумаю, а сам позвонил Симоняну и спросил, где сейчас Лора. Ни один из ее номеров не отвечал, а в лаборатории Тонких Нейроструктур мне сказали, что она у них больше не работает. Симонян спросил, зачем она мне понадобилась. Я ответил, что его это не касается — в хорошем для него смысле, после чего он сообщил мне ее новый адрес.