Вячеслав Ракитянский - Приют Одиннадцати

Он проскользнул между приоткрытыми створками решетки и принялся бродить траурными аллеями, пробираясь к центру кладбища.

За некрополем с самого основания водилась слава места загадочного. Кладбище закладывал обрусевший немец, тогдашний губернатор и командующий войсками Кавказской линии, генерал фон Сталь. Когда выбрали место, Карл Фёдорович сказал, что надо, мол, первым похоронить здесь лицо значительное. А через три дня взял да и помер. С него кладбище и началось.

Павел знал каждую могилу, каждый памятник. Прямо у входа похоронен матрос Матвеев, командовавший Таманской армией, которого потом большевики же и расстреляли. Вот так, сначала командиром выбрали, а потом сами и убили. Чуть дальше и левее — могила начальника ОГПУ. Говорят, умер от разрыва сердца накануне собственного ареста. А на надгробии — лицемерное «Большевику-ленинцу, бойцу-чекисту».

Если сойти с центральной аллеи влево, то можно увидеть самое красивое надгробие. Ажурная резьба по известняку. Могилка дочки богатого купца, которая на себя руки наложила по причине безответной любви. Говорят, что девушку сначала хотели похоронить за пределами погоста, как и положено самоубийцам, да отец настоял. Много помогал городу, и духовенство разрешило.

А ещё здесь была могила Лермонтова, да не прижился тут русский поэт, выкопали и отправили к матери в Тарханы.

Павел шел и думал, что у каждого кладбища таких историй — пруд пруди. Он любил здесь бывать, с мертвецами было гораздо спокойней и уютней, чем в мире живых.

От мыслей Завьялова отвлёк тусклый матовый свет, который пробивался сквозь заросли кустарника. Он остановился, вглядываясь в темноту. Различил фигуру в белой накидке, сидевшую чуть в стороне от странного источника света, подошел ближе. Так и есть — у одной из могил сидит человек, его голову и плечи укрывает белая шаль. Лица не видно, да и сидит непонятно на чём, словно над землей парит. Павлу страшно стало, да ноги сами несли. Так и шел, пока не оказался в пяти шагах от колыхавшейся в воздухе фигуры.

— Здравствуй, Павлик.

Паша обмер: узнал голос прабабки. И хотел ответить, да страх так скрутил, что и слова произнести не смог.

— Ну, что же ты молчишь, Паша? Спрашивай, раз пришёл. Ведь ты за этим?

Завьялов глотнул воздуху, но заговорить не решился.

— Спрашивай! — рявкнула старуха.

Паша вздрогнул, упал на колени и перекрестился. Бабка захохотала, и Завьялов немного успокоился.

— Ну?

— Выживет ли Анна?

— Ты всё правильно сделал, а вот выживет или нет, на то воля Господа.

— А со мной… Что будет?

— Вышел ты на дорогу, Павлик, которая заведёт тебя так далеко, что обратного пути уже не найдёшь. Быть знахарем — груз тяжелый, не каждый выдержит.

— А ты?

— А что я? Сам видишь, до сей поры неприкаянная.

— Что мне делать?

— Что бы ты ни делал, от судьбы не уйдёшь. Это уже там, — бабка подняла руку и указала пальцем в небо, — там решается. А я помолюсь за тебя, Паша. И ты молись.

Завьялов ткнулся лицом во влажную от росы траву, зашептал молитву. Когда поднял голову, прабабки уже не было. Только розетка из лабрадора блестела, играя лунным светом.

На следующее утро Анна самостоятельно встала и даже смогла позавтракать. После чего снова ушла в спальню, легла в постель и тихо умерла.

Хоронили Анну в среду. Пашка тоже пошёл на похороны — видимо, чувствовал и свою причастность ко всей этой истории. Несколько раз ловил на себе тяжёлый взгляд Алексея Петровича. Было страшно.

Пашка проснулся от стука в дверь. Колотили от души, как к себе домой или спьяну. Поднялся и не спеша прошёл в сени. Уже подходя к двери, прислушался — на крыльце топтались и вполголоса переговаривались.

— Кто?

— Открывай! — по-хозяйски, без «здрасьте», пробасили снаружи.

— Вам кого? — Пашке стало боязно отпирать дверь незнакомцам.

— Открывай, — повторили снаружи, а затем бухнули, — НКВД!

Пашка тут же отодвинул щеколду, как будто его заколдовали. Магия звуков, не иначе.

Припечатав хозяина спиной к повлажневшему за ночь тёсу, вошли трое. Среди них Алексей Петрович.

— Здрасьте, — прошептал Паша.

Майор остановился напротив Павла, остальные прошли через сени в дом, топоча, как на плацу.

— Запрещённое есть? — спросил Алексей Петрович.

Не дожидаясь ответа, схватил Пашку за ворот и потянул из сеней. Усадил на лавку в красный угол. Двое уже вовсю шарили по избе. Причиндалы Пашкины нашли сразу, он их и убрать-то не успел. Пентаграмма, нож, ещё замаранный птичьей кровью, пучки травы — всё это хозяйство легло на стол. Взялись за книжные полки. Майор только скрипел сапогами взад-вперёд. Не спрашивал, не орал. Пашка толком и не проснулся ещё, тоже молчал.