Людмила Милевская - Восход Черной луны

Девушка благодарно уткнулась в сухое плечо старухи:

— Ты такая добрая, бабушка, такая умная, только не стоит меня обманывать лишь для того, чтобы успокоить. Сама же не веришь в свои слова. Да и учила ты меня совсем другому. Это правда, что я вслепую блуждаю по страницам древних книг, но во мне живет надежда… даже уверенность, что недалек тот день, когда, прозрев, я пойму каждый знак, каждое слово их непонятного языка. Страшно и радостно думать об этом, но я знаю — так будет, и когда это придет, судьбы многих людей откроются мне, а может быть, я сумею и изменять их.

— Вот видишь, — обрадовалась старуха, — ты и сама признаешь, что судьбу человека можно изменить. Кроме того, она и сама может меняться по воле случая. Разве не так сказано в наших книгах?

— Все так, бабушка, — оживилась Ляна. — Там говорится, что даже простое предсказание судьбы человека может направить его жизнь по другому руслу, потому что, зная будущее, он, возможно, поступит не так, как предопределено, и уже только это изменит предначертанное. И еще я узнала: судьба — это дорога, у которой есть перекрестки. Умелый маг, меняя будущее человека, направляет его по избранному им пути в миг, когда жизнь проходит это перепутье. Вот только…

— Что только, внученька, что?

Старуха ласково коснулась своим высохшим пальцем атласной щечки Ляны.

— Знаешь, бабушка, иногда мне кажется… Нет, я это точно знаю, что даже для такого простого гадания, как предсказание по линиям рук, нужно почувствовать человека, ощутить… Нет, я не могу это объяснить. Только…

— Ну вот, опять твое только, — укоризненно покачала головой старая цыганка. — Говори уж, коль начала.

— Что ж говорить, — погрустнев, тихо сказала девушка, — у этого человека, летчика, вообще нет никакой судьбы.

Старуха испуганно отпрянула от нее.

— Бог с тобой, дитя, что ты говоришь-то. Не бывает такого.

Качая головой, Ляна уточнила:

— Почти нет. Жизнь его не дотягивается даже до ближайшего перекрестка, и изменить ее ничто и никто уже не сможет.

Но вдруг Ляна с надеждой глянула на старую свою бабку и возбужденно зашептала:

— А может быть, я ошибаюсь? Мало ли что могло мне почудиться… Это ведь только мои ощущения. Ничто другое не указывает на его скорую…

Так и не сумев произнести слово «смерть», девушка отвернулась, прикрыв кулачками огромные свои глаза.

— Может быть, и ошиблась, — с глубоким сомнением в голосе поддержала ее старуха, — хорошо, кабы так… А только надо было тебе все же погадать парню… Вдруг что-нибудь и изменилось бы в его судьбе.

— Ты думаешь? Правда? — встрепенулась Ляна.

— Может, мне побежать за ним? Может, он еще не ушел?

— Нет, не стоит, детка, уже не догонишь. Да если и суждено было бы тебе спасти его, то не прекратила бы ты своего гадания. Ведь не зря же звезда этого парня привела его в наш табор. Каждым шагом своим творим мы будущее.

Она еще раз нежно провела по липу внучки пальцами и, выйдя из шатра, долгим задумчивым взглядом смотрела туда, где уже исчезла вдали статная фигура Андрея.

После ухода Арсеньева табор стал похож на растревоженный улей: к шатру старой цыганки собрались молодые женщины и дети, подошли даже некоторые мужчины. Все наперебой расспрашивали, зачем приходил молодой офицер. С тем же строгим и непроницаемым лицом сидела старуха посреди этого шумного любопытствующего собрания.

Выждав время, необходимое для того, чтобы попытка утихомирить людей оказалась удачной, она подняла свою коричневую высохшую, словно пергаментную руку. В наступившей за жестом этим тишине, свидетельствующей о глубоком уважении к ней сородичей, старая женщина повелительно произнесла:

— Ну чего расшумелись, ромалы?

Она обвела собравшихся строгим взглядом, и по неподвижной маске ее лица промелькнула, казалось, тень улыбки.

— Гость ко мне приходил, ромалы, гость. Посидели, поговорили, кофейку выпили. Ляночка ему погадала.

Люди недоверчиво смотрели на старуху. Молодая женщина с красными от стирки руками разочарованно протянула:

— Погадал-а-а… А мы-то думали, что интересное…

И люди, перебрасываясь шутками, разошлись по своим делам.

Только вечером, когда явился из города сын, цыганка рассказала ему, зачем приходил молодой офицер, но тут же успокоила:

— Он хороший человек, добрый. Ничего не требовал, не приказывал. Посидел, угощения отведал. Так, только, поинтересовался, долго ли простоим, да, видно, еще спросить хотел, не может ли табор перекочевать подальше от их самолетов. Только я, старая, упредила — объяснила ему, что здесь родник. Сам понимать должен — без воды, что за жизнь.