Вячеслав Бакулин - Призраки и пулеметы (сборник)

Теперь вопрос был задан мне.

– Я скажу вот что, друг мой, – у нас на редкость бестолковый свидетель. Хуже всего, что он еще в придачу ко всему и единственный. Я уж не говорю о его пристрастии к алкоголю, что делает его еще и ненадежным. Не свидетель, а просто беда. Кроме того – а было ли преступление вообще? Кроме пустого склада да бредового рассказа, который вполне может оказаться описанием галлюцинаций пьяницы-капитана, порожденных неумеренным употреблением выпивки, у нас ничего нет.

– Не преуменьшайте значимости того, чем мы располагаем, Ватсон! – Холмс погрозил мне тонким пальцем. – Кроме того, наш друг-капитан прав: если не было преступления – откуда взяться всей этой крови?

Крови и в самом деле было много.

Помещение склада напоминало скотобойню. Кровь заливала весь пол немалого помещения склада, просачивалась в подвал сквозь щели между плитами тесаного камня, скапливалась лужами в углах. По требованию Холмса в передвижной лаборатории Скотланд-Ярда уже был проведен анализ, подтвердивший, что: а) это действительно кровь; б) кровь не человеческая; в) кровь – предположительно – принадлежит аборигену Марса; в) вероятнее всего, не одному.

Тел не было.

Не оказалось их и в реке. Глубина Темзы на этом участке позволяла подниматься от моря судам немалого водоизмещения. Течение было сильным, и поиски с привлечением водолазных катеров успеха не дали. Возглавлявший поиски глава Скотланд-Ярда шеф-инспектор Лестрейд, в свои без малого шестьдесят все такой же юркий человечек с лицом и повадками хорька, счел высокой вероятность того, что тела давно унесло в море.

Шерлок Холмс явно не был с ним согласен, однако предпочитал продолжать свои исследования, ничего не возразив.

Некоторое время он посвятил изучению складских систем вентиляции и пожаротушения. Потом самостоятельно промерил глубину реки у причала. Заново обошел вокруг огромную лужу крови, считая шаги, и долго что-то высчитывал на бэббиджевом калькуляторе. Побеседовал с констеблями Лестрейда; те, оживленно жестикулируя, наперебой указывали ему на окрестные склады, мастерские и здание таможенного терминала.

По беспроводному микротелеграфу Холмс связался с мисс Хадсон, пребывавшей на борту «Королевы Марии». Эта юная особа приходилась внучкой доброй хозяйке квартиры на Бейкер-стрит, унаследовав от нее педантичность в делах, а от американской родни – странную эксцентричность манер.

– Поручил нашей суфражистке оживить Дороти и прогнать через ее картотеку всех владельцев складов в этом районе, всех арендаторов, а также всех, кто работает в этой части порта, – пояснил он мне. – Возможны любопытные совпадения. О, а вот уже и ответ!

Микротелеграф на его тонком запястье коротко звякнул и выплюнул изрядную порцию бумажной ленты.

Холмс внимательно изучил ее содержание.

Дороти – наш картотечный шкаф на паровом ходу. Крайне полезный в нашей с Холмсом деятельности механизм, проявляющий порой не меньшую свободу воли, чем его оператор и наша верная секретарша, несравненная мисс Хадсон. У них обеих сложные характеры.

– Наша милая эмансипе умудряется ворчать даже кодом Морзе, – хмыкнул Холмс, дойдя до конца сообщения. – Подписалась «Карен». А куда исчезла столь полюбившаяся нам Пенелопа? Мне казалось, это имя нравится нашей непостоянной помощнице. Кроме того… Не то чтобы оно ей подходило – но вы замечали, как порой у нашей мисс Хадсон меняется характер в зависимости от избранного на этот день имени? Нет? Где же ваша наблюдательность, Ватсон! Или вы столь очарованы нашей зеленоглазой спутницей, что не обращаете внимания на такие мелочи, а, старый ловелас?

И Холмс игриво подтолкнул меня локтем.

Я не нашелся, что ответить.

Прав Холмс был лишь в одном – когда назвал меня старым. В последнее время я и впрямь начал порой чувствовать свой возраст. Прожитые годы отзывались в теле – то внезапным прострелом в спине, то ломотой в суставах после полного активной деятельности дня.

Хуже всего было, когда начинала ныть рука. Правая рука, которую я потерял давным-давно – еще во время Великой Войны. Заменявший ее механистический протез, питаемый атомным котлом, давно уже стал столь же полноправной частью моего тела, как и остальные конечности. Я пользовался искусственной рукой с не меньшим успехом, чем ее утраченной предшественницей, а скрывающиеся в ней чудеса инженерной мысли не раз выручали меня в трудные моменты жизни. А вот поди ж ты – порой лишенная чувствительности правая рука начинала ныть и мозжить, как живая. Случалось это чаще всего в промозглые дни, вот как сегодня, – а осень в Лондоне была щедра на такие дни.