Мариэтта Шагинян - Месс-менд. — Лори Лэн, металлист.

Первое дуновение ветерка причинило ему головокружение. Второе уничтожило всякую веселость. Третье развязало мускулы и волю, и дядя Гнейс повалился на мула, как старый пустой мешок. Зобная железа его вспухла. Горло стянулось. Страшные спазмы сводили внутренности.

Мул тихо брел по горам, прядая ушами. И с каждой минутой пути старый Гнейс чувствовал себя хуже и хуже. Солнце село за горы, подул холодный, пронзительный ветер, тучи сползли в долины, когда мул остановился, наконец, перед длинным белым зданием. На пороге стояли мосье Надувальян со своей тетушкой. Мосье Надувальян принял мешок с сеном из рук химика и молча передал его тетке. Та с непроницаемым видом понесла его внутрь дома.

— Смотрите же, Надувальян! — тихо произнес химик — Нынче ночью наш летчик полетит с первой партией в Зузель. Флакон запечатан. Будьте осторожны!

— Не беспокойтесь! — флегматично ответил армянин. — Тетка всю ночь топит печь. Мы спать не будем, а дело сделаем.

И действительно, из труб его дома валил такой дым, что даже горные туманы должны были уступить ему в плотности.

Дядя Гнейс поворотил мула. Он страдал так сильно, что, добравшись до своей палатки, тотчас же лег и закрыл глаза. Первая доза смерти, принятая старым Гнейсом, была слишком сильна для его нежных костей рахитика. Но ему не суждено было отдохнуть.

— Проснитесь! — сказал кто-то гневным голосом над самым его ухом. — Проснитесь, злой и гадкий человек!

Гнейс раскрыл кроткие глаза. Перед ним была жена Вестингауза с растрепанными кудряшками и искаженным лицом.

— Я знаю, что вы заставляете их работать на смерть! — крикнула она диким голосом. — А потом отсылаете этот проклятый металл их врагам, чтоб он задушил государство рабочих. Ведь вы старик. Вам недолго жить! Неужели вы хотите напоследок сделать величайшую подлость?

Доктор Гнейс приподнялся на постели. Маленькая Грэс всегда была ему симпатична и напоминала милый серый камешек нефрит. Но такие речи он все же не ожидал от нее услышать.

— Я требую, чтоб вы их спасли! Чтоб вы сказали им всю правду! — продолжала Грэс, схватив его за плечо и тряся изо всех сил. — Сейчас же идем вместе в шахту!

— Дитя мое, — слабо отозвался старик, взглянув на нее нежными разноцветными глазами, — не трясите меня, я плохо себя чувствую. Сядьте на стул. Так. Вы должны знать, что я не враг тем, о ком вы сейчас говорите. Наши действия обдуманы и согласованы. Они все знают.

— Знают? — воскликнула Грэс, надо сознаться, с некоторым разочарованием. — Как так? Зачем же они это терпят?!

— У них свой план. Они сильнее врагов. Не бойтесь.

— Но тогда... — Грэс запнулась. — Но тогда почему они работают в этой страшной шахте?

— Нужно для дела и для победы, — ответил старик слабым голосом. — Они обрекли себя на смерть. Это молодцы. Вы видите меня, дитя мое, — я принял первую ванну лэния и чуть жив. После семи таких ванн каждый из них будет инвалидом. После двадцати он умрет.

Грэс слушала, меняясь в лице. Умрут! Ребров ничего не сказал о смерти. Она вскочила, ломая руки.

— Слушайте меня, доктор Гнейс. Я должна попасть в шахту немедленно, немедленно. Что мне сделать, чтоб спасти его от смерти? Как себя вести?! Как быть?!

Она была в таком исступлении, что бедный старый Гнейс забыл про свои спазмы. Он вскочил с постели и схватил ее за руки. Но прежде чем ему удалось ее успокоить, она вытащила его из палатки, посадила на мула и повлекла за уздцы ангелоподобное животное, бесстрашно затрусившее в горы. Хорошо, что ни банкир, ни виконт, ни лакей Поль не видели этой кавалькады. Что касается Мусаха-задэ и князя Нико, они уже с утра отправились в конспиративную поездку. Таким образом Грэс беспрепятственно увлекла старого химика в авантюру, последствия которой были совершенно неясны для нее самой.

Когда вторая чаша наполнилась, Ребров объявил перерыв. Но никто не хотел подняться наверх. Рабочие точно впервые нашли себя и свои члены: они кувыркались, играли, потягивались, глядя друг на друга расширенными зрачками. Ребров разложил на площадке еду и минут двадцать звонил в колокол, пока, наконец, не собрал их к обеду.

— Надо есть, ребята! — строго проговорил он — Этак вы не протянете и шести дней. Лори! Садись. Ну-ка... — Он протянул руку за куском хлеба с сыром, как вдруг удивленно посмотрел вокруг себя, на хлеб, на свою руку — и улыбнулся.