Алиса Дорн - Рози и тамариск

— Соедините меня с Соколиной площадью, 22–17, - попросил он телефонистку.

В ожидании ответа он прижал холодную эбонитовую трубку к щеке, раздумывая, что сейчас скажет.

— "Новости Гетценбурга", Лидия Кромме у аппарата, — прозвучал в трубке хорошо известный ему голос.

Годы работы на "Флит и партнеры" стерли густой портовый акцент, но все равно Эйзенхарт узнал бы его всегда. В любое время, в любом месте, на любом языке — в этом у него не было сомнений. Как узнал бы и ее саму, даже если бы ему отказали все органы чувств. Он представил себе, как она сейчас сидит за своим столом, в одной руке телефонная трубка, другой пытается допечатать на машинке статью. Быстрый перестук клавиш, послышавшийся в телефоне, подсказал, что так оно и было.

— Это я.

"Гениальное начало," — обругал он себя. Но ничего больше в голову не пришло, когда горло внезапно сдавило от ощущения потери.

— Виктор? — насторожился голос. — Что тебе нужно?

— Я, кажется, умираю.

На том конце провода замолчали. Затем женщина что-то пробормотала в сторону и резко выдохнула.

— Знаешь, сколько раз я это слышала?

— Десять? — попытался угадать Эйзенхарт, но недоверчивое хмыканье подсказало ему, что он сильно занизил число. — Но сейчас, кажется, все серьезно.

— То же самое ты говорил в прошлый раз. И до того… — голос замолчал. — Ты только поэтому позвонил?

— Нет. Мне нужна информацию на Коринн Лакруа. Поможешь?

— С этим могу, — повеселела его собеседница. — Тебе послать с курьером или можно по почте?

— Я мог бы и сам приехать, — предложил Эйзенхарт.

— Нет! — она ответила немного слишком поспешно и теперь попыталась сгладить неловкость. — У нас сейчас начнется совещание, сам знаешь, как это… я не могу сказать, когда освобожусь. Зачем тебе ждать…

— Конечно, — Эйзенхарт постарался скрыть свое разочарование. — Скажи, а о леди Хэрриет Лайонелл ты что-нибудь слышала?

Сложно сказать, что подвигло спросить его о Хэрриет. Возможно, в глубине души уверенность Эйзенхарта в том, что она покончила с собой, была не так уж непоколебима. Или, возможно, вмешалось то самое мифическое чутье, о существовании которого всегда спорят читатели детективных романов. А, быть может, Эйзенхарту было просто скучно — или хотелось хоть на секунду продлить разговор. Так или иначе, первый шаг к расследованию смерти леди Лайонелл был сделан.

— Нет, — удивленно ответила Лидия. — Ничего. Но я могу спросить в светской хронике, если хочешь.

— Да нет, наверное, не надо.

Повесив трубку, Эйзенхарт задумчиво посмотрел на проявленные экспертом фотографии. На самом деле они сейчас ничего не давали: только потом, когда появится информация от свидетелей, можно будет делать первые выводы, а пока изображения мертвого тела (которое Эйзенхарт уже и так видел) и образцового порядка в модно обставленной квартире были совершенно бесполезны.

Конечно, он дал слово не работать сегодня в городе, но обещание это касалось дела Лакруа. По поводу леди Хэрриет он ничего не говорил. Да и не расследование это, а так — просто, чтобы закончить бумажную работу. А ведь именно бумагами Эйзенхарт пообещал заниматься, верно? Придя таким образом к компромиссу с собственной совестью, Эйзенхарт взял с вешалки пальто и вышел. Его путь лежал к сэру Дегнарду, разорвавшему отношения с леди Хэрриет незадолго до ее смерти.

Молодого Дегнарда Эйзенхарт нашел дома, в семейном особняке на углу Парковой и Арсенальной. Юноша, к которому провели Эйзенхарта, был тих и печален и мало походил на человека, разбившего чье-то сердце. Скорее на того, кто потерял свою любовь и не успел ее оплакать.

— Мы действительно расстались, — признал молодой человек, — но это произошло не по моему желанию.

— Я слышал иное.

— Официально инициатором был я. Но на самом деле… Хэтти пришла ко мне и сказала, что встретила и полюбила другого. Что я мог сделать? Только пожелать ей счастья и взять вину за разрыв на себя.

Эйзенхарт кивнул. Расставание по вине леди вызвало бы волну любопытства и осуждения среди знакомых, в то время как джентльмен, разумеется, имел полное право выбора. Неудивительно, что Дегнард, который, если он действительно любил леди Хэрриет, из благородных побуждений предложил сказать неправду.

— Леди Хэрриет называла имя?

— Нет. Я и сам хотел бы знать, учитывая, чем все закончилось, — мрачно ответил сэр Джон.

Мысленно Эйзенхарт с ним согласился. Дело принимало другой оборот, который ему не особо нравился. Если леди Хэрриет не могла быть расстроена из-за Дегнарда, с которым порвала сама, что могло случиться за те несколько недель, чтобы она решила покончить с собой?