Андрей Бондаренко - Войпель. Сентиментальный триллер

Сергей подошёл к окну и недовольно пробормотал:

– Тяжела судьба жителей третьего этажа. Тяжела и практически безысходна. Особенно, если в квартире установлены старенькие оконные рамы без всяких там современных стеклопакетов. Слышимость – даже при закрытых окнах – просто обалденная…. Группа гопников оккупировала скамейку под окнами, рядом с уличным фонарём. Человек, наверное, восемь: и молодые, и старые, да и пара девиц – самого разбитного вида – присутствует…. Похоже, что все они здесь надолго обосновались: бутылки с портвейном откупоривают, на газетку, расстеленную на скамье, выкладывают яблоки, плавленые сырки и хлебушек нарезанный, пластиковые стаканчики расставляют. Ну-ну…. И, понятное дело, громко матерятся и безостановочно гогочут. Сволочи безалаберные. «Ментов» на них нет. Так их всех и растак. И гопников, и ленивых стражей порядка…. Ба, знакомые лица. Вернее, одна наглая и прожжённая физиономия: Зяма, засранец первостатейный. Столько лет прошло, а он, мерзавец, всё прежними тропками ползает. Гопник законченный. Чтоб ему пусто было…

Он отпустил ещё пару-тройку заковыристых фраз-пожеланий. А после этого убрал в холодильник продуктовые «излишки» и перебрался, прихватив тарелку с бутербродами, фляжку и рюмку, в спальню, окна которой выходили на другую сторону дома.

Перебрался, плотно прикрыл за собой дверь, завершил, никуда не торопясь, скромный ужин, застелил постель чистым бельём, обнаруженным в шкафу, разделся и, отчаянно зевая, залез под одеяло. А залезая, непроизвольно взглянул в окно.

«Ерунда какая-то», – подумалось. – «На улице идёт самый натуральный снег? Практически метель, завывая, метёт? Чушь несусветная. Быть такого не может…. А, кажется, понял. Это, наверное, я уже сплю. Сплю и вижу сон – о суровом Крайнем севере…. Или, всё же, метель настоящая?».

Зяма считался «главным гопником» Шипкинского переулка и примыкающей к нему местности. Вообще-то, он и от почётного звания «главного купчинского гопника» не отказался бы, да только – куда там: годы уже не те, а нынешняя молодёжь, она нагла и отвязана без всякой меры, того и гляди – голову оторвёт. Оторвёт, выбросит в мусорный бак и даже имени-прозвища, презрительно сплюнув, не спросит. И былыми заслугами-подвигами не поинтересуется. Были уже печальные прецеденты…

«Тридцатник, мля, уже не за горами», – навязчиво зашелестели в голове тревожные мысли. – «Здоровье ни к чёрту: сердчишко, мать его, регулярно барахлит, сухой кашель донимает по утрам, изжога, такое впечатление, навечно поселилась в желудке. Да и с черепушкой, мля, не всё в порядке. И глюки временами донимают. И память, если крепко выпить, иногда отказывает. Здесь, понимаешь, помню. А тут, блин, не очень…. Вот, взять, к примеру, тот же вчерашний вечер. Вроде бы всё помню: отобрали с Ржавым у малолетнего пацанчика мобилу навороченную, толкнули её знакомому барыге с «Юноны [2] – «Юнона» – вещевой рынок в Санкт-Петербурге. », бухла взяли, пирожков с капустой прикупили, выпили, закусили. Хорошо, мля, было. Только в конце блевать потянуло. Видимо, с пирожков…. А откуда, мать его, взялся фиолетовый бланш под глазом? Не помню, хоть убей. И Ржавый, мля, аналогично…. Поменять…м-м-м, этот…. Ну, как там его? Э-э-э…, образ жизни? С бухлом завязать? Про анашу забыть? Ну, не знаю, мля…. А что же тогда, завязав и забыв, делать? Как, мать его, дальше жить? А? Кто бы, мля, подсказал…».

– Брателло, эй! Ты, никак, заснул? – кто-то сильно и настойчиво потянул его за рукав куртки. – Или же с «косячка» поплохело?

– А? Что? – «вынырнул» из своих тяжких раздумий Зяма. – Куда?

– В горло, стало быть, – протягивая пластиковый стаканчик, наполненный буро-коричневой жидкостью, выдал свою фирменную щербатую улыбку Ржавый. – Глотай, кореш, мля. Глотай, не сомневайся…

Зяма с трудом, отчаянно дёргая кадыком и болезненно морщась, выцедил предложенный напиток. Выцедил, смачно сплюнул под ноги, откашлялся, занюхал воротником старой джинсовой куртки, бросил в рот кусочек плавленого сырка, вяло пожевал, проглотил, а после этого кратко поделился своими вкусовыми ощущениями:

– Совсем, суки рваные, разучились делать «семьдесят второй» портвейн. Сплошная, мля, химия. А раньше, говорят, его из натуральных яблок гнали. Сволочи буржуинские, мля.

– Гы-гы-гы! – дружно загоготали собутыльники. – Ну, атаман, ты и задвинул! Молодец! Гы-гы-гы…

– Хочешь, красавчик, «Агдама»? – предложила Милка – субтильная и слегка помятая девица со свеже-рассечённой бровью. – Чес слово, вкусненький.