Р. Скотт Бэккер - Воин Доброй Удачи

Ваттит явно не мог на слух оценить расстояние между ними…

Пламя бурлило и металось вокруг них, ослепляя, уничтожая паутинку заклинаний, которые они выкрикивали. Огонь преисподней опалял камни, и они текли и взрывались от жара.

А потом чудище само обрушилось на них, словно крокодил – на пташек. В дикой злобе он рвал и метал, пока чародей-гностик и маг Куйя пели заклятия, медленно собирая защитные чары.

Скалы гудели и трескались, а волшебное бормотание не прекращалось.

Все ревело и пылало. Чешуя блестела, вспыхивая алым, как кровь младенца. Когти величиной с телегу царапали камень. Огромная голова врезалась в стены, ломая рога толщиной с молодое деревце.

Трескалось и разбивалось вдребезги магическое стекло, камни дождем сыпались вниз. Обломки плавились и застывали, как кровь.

– Он живет благодаря слуху, – выкрикнул старый колдун между раскатами.

Сверкая глазами, Ниль’гиккас кивнул с мгновенным пониманием.

Чудовище выросло над ними. Извергло очередной обжигающий поток. Все стало аморфным и ослепительным. Чары, потрескивая, пылали…

Но правитель Нелюдей бросился в атаку, с воем выкрикивая заклинания на древних языках. Акхеймион едва мог разглядеть свет его чар – лишь тонкие голубые параболы, изогнувшиеся в высоте…

Исчадие ада приподнялось, пустило пламя по обгоревшим грудам справа. Огонь с шипением пронесся по земле, а сам Ваттит, мертвый Отец Драконов, завертелся на месте. Из его глазницы валил дым.

– В голову! – закричал Акхеймион. – Целься в голову!

Они напали на чудище, Человек и Нелюдь, как встарь. Пронизали воздух сетью разящих, ослепляющих лучей. И дракон взвыл, завизжал, как свинья, которую бросили в кипящее масло.

Они кинулись за ним в погоню. Ваттит яростно бил крыльями по земле, взметая тучи пепла и пыли. Но они не упускали его из виду.

Геометрия накала. Геометрия разгрома.

Как мотылек в банке, Ваттит бился о пещерный свод, стараясь обрушить на них камни. Слепой и глухой, он плевался огнем во все стороны…

Чародей-гностик завис над одной из двух оставшихся колонн, обстреливая светом, который раскалывал и сотрясал. Маг куйя парил над чудищем, бормоча сжигающие заклинания. Они обрушивали удары один за другим, пока не раскалились докрасна железные кости, пока голова Ваттита не превратилась в горящее месиво, обугленную культю с зубами.

Чудовище рухнуло, и Акхеймион, ликуя, слетел вниз, уверенный, что они одолели его. Но оно, грохнувшись набок, замолотило в воздухе лапами. Потом подняло обгоревшую морду, с жалким ворчанием принюхалось. И безошибочно направилось к выходу.

Бросившись, как змея, он пробился сквозь заслон их чар, вырвался наружу в бледно мерцающие полости.

Они кинулись к пролому и очутились будто в жерле опрокинутой башни. Но дракон оказался гораздо быстрее: с далекого неба до них донесся его пронзительный вой. Они начали взбираться, кашляя и задыхаясь, и выбрались в кольцо Турели. Щурясь, выбрались на полуденный свет. У старого колдуна сердце выпрыгивало из груди, когда он наконец добрался доверху.

Ваттит метался на свету, раскидывая деревья и тучи грязи. Он отскакивал от стен Библиотеки и падал в заросли. Трещали стволы и ветви. В ореоле пыли задрожали и скрылись кроны деревьев. Чудовище, плюясь огнем, издавало оглушительные вопли, которые гвоздями впивались в уши.

А потом, внезапно поднявшись в воздух, ужасный дракон полетел, переливаясь белым, черным и золотым, порванные крылья колотили по верхушкам деревьев, словно по колосьям пшеницы. Сверкая чешуей, Отец Драконов полетел в небо, кружась и дымя, как птица, охваченная огнем. Пораженные, Нелюдь и человек провожали его взглядами, пока он не превратился в мошку на горизонте и не пропал среди медленно плывущих облаков.

Клирик взобрался на вершину разрушенной внутренней стены, следя за драконом. Огненные шлейфы неслись вслед за ним, бросая оранжевые отсветы на лицо Нелюдя. Его кольчуга сияла на солнце, и впервые старый колдун заметил тонкие линии филиграни на ее бесчисленных кольцах.

Цапли. Цапли и львы.

– Победа! – выкрикнул Акхеймион с облегчением и восторгом. – Победа, достойная Саг!

И запнулся во внезапном озарении. Чего стоит слава, если никто ее не помнит?

И что такое жизнь, не осененная славой?

Нелюдь молча обернулся к нему.

– Ты не запомнишь, так ведь?

– Тень, – ответил Нелюдь, опять переведя взгляд в небо. – Я запомню тень, которую он отбрасывал.

Он посмотрел на старого колдуна.