Румит Кин - Спасти человека. Лучшая фантастика 2016 (сборник)

Как будто угадав мысли ученика, Ленц тихо проговорил:

– Ты не медуза, Мартин. Не медуза. Мы не учли, что в скалах тоже есть излучение и что оно может влиять на развитие плода. Скорей всего только это и помогло тебе выжить. Я проверял – у тебя нет спонтанных мутаций, это включились древние гены, которые у современных людей молчат. И я думаю, что это хорошо. Профессор Моррисон никогда этого не озвучивал, по крайней мере на публике, но, кажется, я догадываюсь, о чем он умолчал. Пункт четвертый доктрины Моррисона – дети, родившиеся на экзопланетах, будут не похожи на жителей Старой Земли. Может, не в первом поколении, но во втором, в третьем, в десятом или сотом человечество должно измениться. Мы должны приспособиться. Залог нашей экспансии в космосе – генетическая пластичность, а не механизмы, тяжелые скафандры, кислородные маски и купола с закрытым циклом. Эта стратегия провалилась еще на Марсе. Мы должны привлечь на свою сторону эволюцию. Вот о чем на самом деле говорил Моррисон, вот на что надеялся, только он никогда не осмелился бы озвучить этого перед правительственными чиновниками. Они бы просто закрыли программу. Понимаешь, Мартин, землянам не нужны потомки с плавниками и жабрами или с крыльями и воздушными мешками. Людей интересуют только люди – с руками, с ногами, с лицами, похожими на их лица. Триста лет назад чернокожих не считали людьми. Как Медузу в Древней Греции, и все лишь потому, что у нее вместо волос были змеи. И всегда находились герои, убивавшие выродков.

– Вроде Персея?

– Вроде Персея.

– И вроде Эриха?

Ленц не отвечает. В ярком луче солнечного света пляшут пылинки. В воздухе разливается что-то такое… предчувствие кайдзю.

Пока калитку в Стене не закрыли, Мартин бегом спускается к морю. Во-первых, ему лично хочется удостовериться. Он уже, как Ленц, научился чуять кайдзю – чуть уловимая перемена в запахе воды, в рисунке ленивых волночек, лижущих каменистый пляж. Чуть по-иному, менее резко ложатся тени, и воздух над морем вздрагивает от предвкушения.

Ну и потом, охота напоследок погреться на солнце. Мартин в отличие от взрослых не боялся каменных недр и в расщелину-убежище спускался охотно. В конце концов, он родился там. Там безопасно, безопасней, чем в скальном доме, врезанном в бок горы. Но и солнце он тоже любил. Любил смотреть с пляжа на остров. Лучше бы, конечно, с воды. Отец тайком от мамы брал его с собой, всего пару раз, когда они с дядей отходили на яхте «Глазастая» недалеко от берега. С воды остров открывался во всей красе – черная вершина горы, где не жил никто, кроме чешуйчатых хищных птиц, оставлявших белые потеки помета на камне. Ниже скальные отроги – в них и был вырублен город, и центральная площадь, на которой стояла сейчас научная палатка доктора Ленца, сразу за торговыми рядами. А еще ниже поля-террасы, террасы-грапоградники и пастбища мускусных козляков, и совсем уже над морем и пляжем – Стена. Когда Мартин был маленьким, Стена была еще не такой высокой и не такой грозной. Отец рассказывал, что и кайдзю раньше были другими. Живого кайдзю Мартин никогда не видел, только в своих подземных снах – там, внизу, в убежище.

Отец говорил, что кайдзю – это «чудовище» на одном из языков Старой Земли, а доктор Ленц поправлял, что не чудовище, а «странный зверь». Но у Ленца нет чудовищ, у него и медузы – странные звери, и Мартин, наверное, тоже странный зверек. На самом деле, конечно, чудища. Мартин видел их туши, покрытые пластинчатой броней. Взрослые называли броню хитинопластом, из него потом строили торговые павильоны на рынке и еще много чего, даже лодки. Очень легкий и прочный материал. Ленц говорил, что это какое-то волокно, и что оно наполовину неорганическое, и что это тоже странно, ведь таких волокон в животных вроде как быть не должно. А головы кайдзю размером почти с палатку-лабораторию Ленца. На них тоже пластины, костяные выступы, чешуя, рога и гребни, которые не прожечь даже самым сильным лучевикам. Наверное, если бы не Эрих с головами медуз, кайдзю совсем бы истребили людей. Хотя у папы и дяди, и у Ленца тоже, было другое мнение.

Сидя на банке – так называлась скамейка на яхте – и проверяя акваланг, папа говорил: «Мы не знаем, зачем морские чудовища так упорно идут в горы. Да мы вообще о них ничего не знаем. Я помню время, когда они были меньше и не такие ужасные. Что-то вроде огромных морщинистых тюленей размером чуть покрупней слона (слон и тюлень – звери со Старой Земли, Мартин видел их в три-дэ-чувствилках, как и папа). И не было у них таких рогов и когтей. Кайдзю вылезали из моря и ползли в горы через лагеря первых, и первые запросто с ними расправлялись. Даже есть туши пробовали, пока несколько человек не отравились. А потом пошло-поехало, чем дальше, тем страшнее: жуткие рыла, клюв, клешни, клыки. Совсем невозможные твари. Тогда и пришлось строить Стену».