Иар Эльтеррус - Фиолетовый меч

Все вокруг стало иным, ярким и грезоподобным; стены внезапно истончились, за ними были видны иные помещения и другие люди; странный серый налет лег на глаза, словно землянин смотрел сквозь дым – или воду.

Хранитель испугался, что, улетев, не сможет вернуться – и тонкий шнур мысли тут же отделился от него и, вытянувшись в сторону неподвижного тела, плотно обмотался вокруг. Элан расслабился и принялся подниматься вверх, с некоторым трудом просачиваясь сквозь толщу камня.

В нескольких этажах над ним были камеры – тут сидели и лежали совершенно изможденные люди. И не только люди. Ему попалось совершенно фантастическое существо, похожее на помесь человека и ящерицы – тонкое, гибкое, с кожей изумрудного цвета, местами покрытой чешуйками. Впрочем, и человекоящер тоже был узником – он, как и остальные, лежал, уставившись в стену, равнодушный ко всему, даже к собственной участи.

Потом пошли кладовые – загроможденные сундуками, полками, заваленные самыми разнообразными вещами – одеждой, отрезками тканей, непонятными инструментами, оружием. Дальше начались съестные припасы. Элан завистливо посмотрел на молодого монаха, который суетливо заскочил в кладовую, отхватил от ближайшего окорока плотный кусок и принялся его торопливо есть, чавкая и брызгая слюной. Мысленный поводок тут же натянулся, сообщая о беспокойстве оставленного тела, и Элан ускорил подъем, неожиданно оказавшись в центральном нефе здания, предназначенном для молитв.

Час был неурочный, и там почти никого не было – лишь несколько коленопреклоненных человек стояли перед сложным знаком Триединого, начертанным на главной стене храма, и молились, отбивая поклоны. Элан уже совсем собрался лететь дальше, когда присмотрелся – и ахнул. От каждого молящегося уходила тонкая нить энергии – словно кто-то вытягивал часть души из людей, открытых для общения с божеством.

Постепенно истончаясь, крохотные ручейки энергии уходили куда-то вверх и в сторону, скрываясь в верхних этажах здания, или даже исчезали вдалеке. Помедлив, Хранитель отправился вдоль серебристых струй энергии – крохотных, почти невидимых зрением даже бесплотного духа, но, тем не менее, вполне реальных.

Просочившись еще сквозь несколько стен, землянин внезапно оказался в личном кабинете верховного иерарха. Все стены его были покрыты золотыми украшениями, повторяющими тот же символ Триединого, и инкрустированными драгоценными камнями. Стол из красного дерева, покрытый тончайшей резьбой, был завален бумагами, долженствующими показывать высокую занятость хозяина кабинета. Впрочем, судя по слою пыли, к некоторым из них не притрагивались годами. Однако сейчас верховный иерарх был на месте, донельзя сосредоточенный, и что-то вполголоса обсуждал с двумя монахами, в одном из которых Элан не без содрогания узнал монаха, руководившего его палачами, а в другом – проповедника, читавшего ему проповеди.

– Последнее время его кормили сытно, но не перекармливали, давая пищу легкую – фрукты, злаки, лишь иногда мясо. Это возбуждает чувствительность и остроту ума, так что сейчас ему не удастся осоловеть и забыться. С другой стороны, даже самый выносливый человек в таких условиях рано или поздно теряет чувство времени, и дальнейшее пребывание его в коконе уже не воспринимается им как наказание.

– Если развязать его раньше времени, уважаемый Протолет, наша цель не будет достигнута! Этот еретик довольно упорен, мы это наблюдали во время вчерашней схватки. Он должен в полной мере ощутить ужас от пребывания в темноте и тесноте, испытать тысячи страхов в ожидании смерти от удушья, голода или жажды, терзаясь муками неизвестности… Иначе его не сломать! Если его развязать и накормить, все придется начинать сначала. Более того, решив, что мы не хотим его смерти, он воспрянет духом, и дальнейшее пребывание его в коконе перестанет быть эффективным! Тут очень важно уловить момент, когда он сломается, не потеряв при этом повышенной чувствительности! Я говорил вам, что в камере нужно держать наблюдателя, следящего за состоянием подопечного, а вы: спугнем, насторожим…

– Так.

Верховный иерарх с трудом встал, опираясь на богато изукрашенный посох, в вершину которого был вставлен огромный алмаз, горящий в лучах солнца ослепительным светом. И Элан увидел, что тот совершенно сед и даже благообразен – у него был вид мирного, мягкого старичка, доброго и всепрощающего. Впечатление портил лишь острый взгляд неожиданно темных, со злым прищуром глаз.