Сергей Малицкий - Очертание тьмы

– Нэм пришел к нам и сказал, что нужно попробовать меня, – всхлипнул Мор. – Сказал, что я олти и смогу все. Может быть, хотел проверить меня. Скайтен сказал ему, что только слайбы могут быть драконами. И еще сказал, что пока их восемнадцать (один – голова, один – шея, шестеро – крылья, двое – хвост, двое – брюхо, двое – грудь и четверо – спина), никакой олти не заменит ни одного слайба, пусть он даже способен перекинуться в птицу. Нэм обозлился. Наверное, он понял, что Скайтен не слушается его, потому что все прочие были беспрекословны. Тем же вечером Смуит вывел из сарая свинью, и они обратились в дракона. Я видел. Я был рядом. Но из домика выскочил Даир. Он кричал что-то. За его спиной появился Нэм. В руках у него был багор. Он метнул его и пронзил правое крыло дракону. Насквозь и в двух местах. Но дракон уже не имел своей воли. Он сжег Даира, а потом Скайтен понял, что умирает, и разжал кулаки.

– Почему? – не поняла Глума. – Разве, поражая дракона, поражается отдельный слайб?

– Не знаю, – вздохнул Мор. – Но если бы Скайтен или кто-то еще, кто держал Скайтена, не разжал руки, то они все вместе остались бы драконом, пока не залечили бы рану.

– Но Скайтен остался бы жив? – уточнил Юайс.

– Не знаю, – повторил Мор. – Я думаю, что Нэм хотел, чтобы Скайтен умер. Может быть, это он выкинул Скайтена из дракона?

– Дальше? – попросил Юайс.

– Той же ночью я попробовал впервые связку. Нужно всего лишь крепко ухватиться за руки и раскрыться. Голова все остальное делает сама.

– Голова? – не поняла Гаота.

– Смуит, – объяснил Мор. – Перекидывание начиналось с него. И мне понравилось. Очень. И я вспомнил то, что было не со мной. Но я потерял волю. Дракон был подчинен Нэму и тому, кто стоит за ним, а я стал частью дракона.

– Почему Скайтен сорвал перстень? – спросил Юайс.

– Не знаю, – прошептал Мор. – Может быть, он думал, что Нэм заколдовал перстни? Он умер не сразу…

Мор помолчал.

– А утром Калаф послал меня к судье.

– Ты знал, кто был твой отец? – спросил Юайс.

– Да, – опустил голову Мор. – Он был добрым человеком. Его все любили. Когда он пропал, я понял, что он в беде, но надеялся, что он вырвется. Он говорил мне, что сердце нашей семьи было в маме. Но ее убили много лет назад. И еще он говорил, что беда ходит за нами по пятам. Он чувствовал. Он говорил, что удивительный свет стоит над Граброком и ужасный мрак сгущается над этим светом. И все это одновременно. Он никогда не перекидывался раньше, может быть, только в детстве, но говорил мне, что я должен скрывать то, что мы имни. Говорил, что нас убьют. А если узнают, что, перекидываясь, мы сохраняем разум, то убьют еще скорее. Как убили нашу маму, которая была сильнее отца стократ. Ее нельзя было подчинить. Так он сказал. Тех, кого нельзя подчинить, тех убивают. Его – подчинили.

Мор заплакал.

– Но тебя-то не подчинили, – заметил Юайс. – Это ведь ты вырвался из дракона. Тебя не отпускали, парень, поверь мне. Я это чувствую.

– Может быть, – всхлипнул Мор. – Я видел… Я плохо, мутно, но видел метнувшегося волка. Я знал, что отец уже мертв, но… Я подумал, что это он. И не смог. Я вырвался. Стал самим собой. И выпал из крыла. Или же меня отпустили…

На следующее утро отряд седлал лошадей. Чуид гладил огромного серого жеребца и с уважением смотрел на Глуму.

– Любовь и твердость, – усмехнулась она. – Только они могут подчинить мужчину. Конечно, если ему это нужно.

– Ровной дороги вам, – поклонился всадникам Транк.

Все вышли во двор. Тина, Аол, Кач, Брог. Амадан, пуская слюни, притащил какой-то грязный мешок и тоже стал забираться на осла. Иска подбежала к лошади Гаоты, схватила девчонку за колено, прошептала тихо:

– Тебе пригодилась моя удача? Бери еще. У меня много. Бери!

Мор сидел на лошади Чатача. Тьюв – на лошади Соса. Транк распахнул ворота. Гаота оглянулась, посмотрела поверх ограды на укутанный моросящим дождем Граброк, и ей показалось, что текущая по улицам города вода смывает с них кровь. Смывает и уносит в Дару, которая полна кровью.

Ворота захлопнулись. За ними послышался обиженный плач Амадана.

Слода

Шествие добралось до Граброка через две недели. И словно вместе с ним ненадолго вернулось лето, которое в снокских землях зовут яблочным, потому что как раз в эти дни приходит время собирать последние яблоки, налившиеся желтой восковой спелостью и омытые холодными дождями. И под осенним солнцем приободрились цветные шатры, оживились торговцы, тем более что из Сиуина вместе с шествием, опережая его на половину дня, прибыл новый бургомистр, оказавшийся при рассмотрении – старым; тем, которого заменил два года назад Скот. Так что все шло своим чередом. Дудели дудки, гремели барабаны, звенели бандулы, разливалось по кубкам вино, а через древний изогнутый мост катилась сияющая лаком повозка, на которой стоял ларь с, может быть, даже подлинными останками святого колеса, и на нынешнем колесе которой блестела от пролитого на нее сладкого вина вырезанная из дерева фигура святого Нэйфа.