Юлия Маркова - В закоулках мироздания

У нас, у кружководов, все прошло гладко – мы своей должности точно соответствуем, и долго нас не мучили. А вот воспитатели тряслись не зря. Им устроили целый экзамен, и рассматривали дипломы чуть ли не под микроскопом. В нашем лагере эти проверяльщики задержались аж до четырех часов вечера. И к этому времени мы все уже знали главную, но не особо удивившую нас новость – воспитатель Антон Витальевич уволен. Возле столовой, куда отряды подтянулись на полдник, я разговорилась с Инкой.

– Представляешь – зловещим шепотом сообщила она мне, делая большие глаза, – он оказался настоящим педофилом!

– Что за глупости! – фыркнула я, – не может быть!

Конечно же, это было полнейшей нелепостью. Антон, конечно, придурок и мямля, но никак не педофил – сколько лет его знаю, не замечала за ним подозрительных наклонностей.

К нашему шушуканью присоединилась стоящая рядом Оксана Александровна – вредная сухощавая тетка, воспитатель первого отряда:

– Еще как может! У него в компьютере целую папку с детской порнографией нашли!

Вот ведь гадкое существо – аж глаза горят от возбуждения – еще бы, представилась возможность посмаковать такую вкусную, пикантную новость. Знала я эту мымру очень хорошо и старалась держаться от нее подальше – она была как раз из тех людей, что будут приветливо улыбаться тебе в глаза и делать комплименты, а только отойдешь – тут же с другими начинает поливать тебя помоями. А она с азартом продолжила:

– Он ведь и к девочкам домогался! Вы представляете – он заставил одну девочку спать в его комнате!

– Неужели? – поразилась Инка.

Оксана Александровна стала выкладывать нам подробности, аж разрумянившись от удовольствия, не упуская ни одной красочной подробности:

– Они пришли к нему в комнату, кругом грязь, пивные бутылки валяются. Смотрят, стоит вторая кровать, и на ней детские вещи. Стали спрашивать, что это значит. Он испугался, конечно, стал что-то там лепетать, что в комнатах места не было кровать поставить, он и поселил девочку к себе, как бы временно. Они сразу заподозрили что-то и велели показать, что в компьютере. Ну и обнаружили всю эту гадость. Вызвали охрану, и сейчас этот извращенец вещи собирает. Оказывается, у него и диплом поддельный. Вере Анатольевне теперь тоже влетит, что такого работника держала.

Мне бы лучше промолчать и не наживать врага, но я не выдержала:

– Вы все это видели собственными глазами?

Она смерила меня недружелюбным взглядом и сказала:

– Что именно?

– Ну, все эти пивные бутылки и порнографию?

– Анечка! Мой отряд на втором этаже, а его – на первом. Я как раз спустилась, чтобы поговорить с горничной, и все слышала, – заявила эта мымра, – и видела, как пришел охранник, чтобы его караулить.

– Оксана Александровна, – сказала я, начиная слегка закипать – мне всегда были глубоко противны вечно подслушивающие, подглядывающие в поисках чужого грязного белья люди, – вы только слышали что-то краем уха, а уже делаете такие выводы. Может, все было совсем не так – зачем оговаривать человека. Знаете, что такое презумпция невиновности?

Теперь ее взгляд стал совсем уж нехорошим. Инка толкала меня в бок, намекая, чтобы я не провоцировала конфликт.

– Аня, ты хочешь сказать, что я вру, наговариваю на невинного человека? И чего это ты так этого Антона защищаешь, интересно? Он что, твой друг, или, может, брат? – прищурившись, ехидно спросила Оксана Александровна, и воздух вокруг ощутимо наэлектризовался.

– Я никого не защищаю, – спокойно, но твердо сказала я, с трудом обуздывая свои эмоции, – просто ненавижу сплетни и не верю непроверенной информации.

К счастью, в этот момент начали запускать в столовую, и Оксана Александровна с сожалением прервала нашу милую беседу и поспешила вслед за отрядом.

– Не связывалась бы ты с ней, – сказала Инка напоследок, и тоже направилась в столовую.

Я тоже пошла получать свою законную булочку с молоком.

Когда я вышла, на площадке у столовой происходило обычное столпотворение – воспитатели строили свои отряды, вожатые повторяли с детьми речевки и девизы. И в этот момент я увидела Антона. Он шел по дороге от корпусов в сопровождении охранника, волоча два огромных чемодана. Воспитатели, завидев эту процессию, демонстративно отвернулись. Антон выглядел как побитая собака. Его франтоватые усики топорщились, он был весь красный от стыда – почти такого же цвета, как и его знаменитая кепка, которая и была сейчас на нем. Дурацкая, нелепая кепка; но он почему-то считал, что выглядит в ней неотразимо, и старался не очень обижаться на шутников-вожатых, которые уже запустили по лагерю несколько анекдотов про его головной убор. Было заметно, что он совершенно повержен, растерян, возмущен. Для остальных воспитателей он из коллеги моментально превратился во всеми презираемого парию.