Олег Быстров - Диверсантка

Война застигла Ивана в тридцатилетнем возрасте. Он сам пошёл в военкомат, записался добровольцем. Так диктовала совесть рабочего человека – нельзя сидеть дома и ждать призыва, когда Родина в опасности. Его записали. Учитывая пролетарское происхождение и безупречную трудовую биографию, определили в войска НКВД, в подразделение охраны особо важных объектов.

– Вот и хорошо, – причитала жена. – Может, бог даст, хоть живым останешься. В охране-то. Деток не осиротишь…

– Не мельтеши, мать, – строго обрывал её Иван. – Нужно будет, и на фронт пойду, под пули. И вообще, бог здесь ни при чём. Куда партия и товарищ Сталин поставят, там и буду воевать.

Но дети действительно были: шестилетняя Настюша и Колька девяти лет отроду. Потапов души в них не чаял, скучал по своим чадам до бессонницы, и сейчас, услышав детский плач, дрогнуло отцовское сердце. Показалось, девочка чем-то похожа на дочь.

– Ты откуда взялась, детка?

– Так беженцы мы, дядечка, – залопотала девчушка. – С мамкой до Хворостово добирались. А тут самолёты немецкие! Всех, кто шли, всех побило! Мне теперь в Каменку нужно, тётка там осталась… – из глаз ребёнка брызнули слёзы.

Потапов знал, за перелеском идёт дорога на деревушку Хворостово. А днём действительно вражеская авиация совершила налёт, но станцию усиленно охраняли зенитные батареи. Под плотным огнём пикировщики не прошли, сбросили бомбы, не долетев до цели, и ушли. И вот как оно вышло, легли те бомбы на колонну беженцев.

– Ах ты, беда какая! – покачал головой Иван. – Так ты, почитай, весь день в лесу пряталась?

– Ага, страшно ведь… – всхлипывала девочка. – И холодно. Но выйти было всё равно страшнее… Мне бы на ту сторону путей, дядечка, – взмолилась она, – тётка там осталась!..

– Нельзя через пути, милая. Охраняемая зона. Не я, так кто другой из часовых остановит, ещё пальнёт сгоряча. Ты вот что, потерпи чуть-чуть. Скоро разводящий обход проводить будет, посты проверять. Он тебя с собой заберёт. В караулке тепло, отогреешься. Ребята чаем тебя напоят, а там и решат, что с тобой делать… Ну что ты, маленькая? Что плачешь?..

Потапов нагнулся к девочке, видя, что она вновь залилась слезами. Захватил зубами рукавицу, сдёрнул, протянул шершавую ладонь человека, простоявшего многие годы у станка, к её лицу – утешить хотел, слёзы утереть…

Девчушка потянулась к нему вся: навстречу ласке и сочувствию, к надёжной взрослой руке, способной помочь ребёнку, поддержать в трудную минуту. Потянулась и вцепилась в кисть токаря пятого разряда, привычную более к металлу и инструментам, чем к детской нежной коже. Крохотные пальчики легли в строго определённые точки и с недетской силой впились в ладонь бойца войск НКВД.

Потапов и понять ничего толком не успел, только вдруг стало трудно дышать. Морозный воздух встал колом в груди – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он попытался протолкнуть, выкашлять этот нежданный, ненужный ком, но у него ничего не вышло. Ноги бессильно подогнулись, и на какой-то миг, оседая, Иван увидел глаза девочки очень близко – пустые и холодные, совсем не детские. И слёзы почему-то разом высохли, да ещё маленькая родинка была у неё под левым веком… Как он раньше не разглядел?..

Сердце Потапова совершило ещё один слабый толчок и остановилось. Мёртвое тело ничком рухнуло в сухой январский снег.

– Не, дядечка, – прошептала девочка, отпуская холодеющую руку, – не нужно мне в твою караулку. Нужно за пути, говорила ж тебе. Я ведь не виновата, что там лучшая точка приёма. А тут ты, со своей заботою. Так что уж прости, все там будем…

Бормоча себе под нос, она ловко вскарабкалась на насыпь, быстро огляделась и пересекла железнодорожное полотно. И скрылась в темноте за насыпью.

А через пять минут, все кто пребывал в это время на узловой станции Каменка, стали свидетелями небывалого, грандиозного и в то же время жуткого зрелища. Тучи над станцией неожиданно посветлели, налились каким-то нереальным фиолетово-багровым светом. Свечение на глазах разгоралось, тучи тяжелели и набухали, будто вынашивали во чреве своём какой-то гигантский зловещий плод. А следом разразились яростным потоком ослепительного пламени.

Снег мгновенно превращался в пар, дерево – в головешки. Температура была столь высока, что с орудийных стволов капал расплавленный металл. Тут же началась детонация боеприпасов, взрывались цистерны с горючим, рвались перегретые котлы паровозов. Что уж говорить о людях, от них оставался лишь прах. В несколько коротких мгновений оживлённая, работающая в напряжённом ритме и полная движения, словно отлаженный механизм, узловая станция превратилась в озеро бурлящего огня и дыма.