Олег Быстров - Диверсантка

– Соболёк, не зевай! – кричит разошедшаяся польская девочка со смешной для русского уха фамилией Пёс. – Давай хлеб!

Даю!

Поворот – взять хлеб – взгляд искоса – Беата осторожно подаёт остатки предыдущей буханки…

Поворот – Беата протянула руку – значит, хоть чуть, но отвлеклась – движение – рукой подать очередную буханку, а телом слёгка нажать на локоть…

Вот так…

Поворот…

В лоток вместе с отрезанным ломтём хлеба летят три отсечённых пальца.

Беата отдёрнула руку, и застыла, выпучив глаза на изувеченную кисть. Из обрубков пальцев хлестала кровь. И только через несколько бесконечно долгих секунд она закричала – дико, с пронзительным визгом. Катрин и не знала, что люди могут так кричать.

– Пёс тебя забери, Беата, – шепчут её губы. Шепчут так, чтобы никто не услышал.

Кухня пришла в движение. Завизжали разом и заметались бестолково девчонки. Откуда ни возьмись появилась бледная Хильда, ещё не понявшая, что произошло, но почувствовавшая беду.

– Ай, Беаточка, что ж ты так! Как же можно, дай помогу!.. – запричитала Катрин, как, бывало, лопотала фрау Гросс, когда совсем маленькая Катюшка шлёпалась на попку. Схватила подвернувшееся под руку полотенце, накинула на кисть, попыталась затянуть.

Беата вырвала обрубок руки, прижала к груди, пачкаясь собственной кровью. Шатаясь, вперевалку, как никогда раньше не ходила, потопала с кухни…

***

Вечером объявили общее построение воспитанниц во дворе, где находилось что-то вроде плаца, предназначенного как раз для подобных построений. На небольшую трибуну поднялся герр директор.

– В нашей школе произошло прискорбное событие, – начал он, напрягая голос. – Одна из воспитанниц, Беата Пьес, покалечилась по собственной неосторожности. Теперь она, к сожалению, не сможет продолжить обучение. Я хочу всем напомнить о дисциплине! Дисциплине и осторожности! Пусть это несчастье послужит…

Дальше Катрин не слушала. Беаты больше не будет. Может быть, её отправили к родителям, а может быть, в страшный концентрационный лагерь. А может, в лагерь вместе с родителями. Ведь недаром в школу Кнохенхюте – приют костей наших – отбирают лишь особых детей. И не выпускают до окончания обучения ни под каким предлогом. Высокие стены, ров, ворота на запоре. Знать есть, что скрывать от остального мира. А Пьес успела проучиться тут целых три года. Разве её просто так отпустят?

Но она сама выбрала свою судьбу. Мы все выбираем…

В комнату к Катрин подселили Адель Урс. Урс – по-французски медведь. Она и есть такая – большая и с виду неуклюжая. Зато не злая.

А перед отбоем неожиданно зашла фройляйн Циге.

– Ты ведь хотела иметь его при себе? – сказала она и протянула забавного плюшевого медвежонка с одним грязным ушком.

– А можно? – не веря своему счастью, пролепетала Катрин.

– Можно, – чуть приподняла уголки губ Циге, что должно было означать улыбку. – Теперь можно.

3. 1933 год. Школа Кнохенхюте, программа «Л»

Ханна Куна атаковала стремительно. Правой рукой имитировала удар в лицо, метя кулаком в челюсть, но это лишь для того, чтобы Катрин поставила блок. А сама тем временем, используя блокирующую руку как точку опоры, ударит локтем. Или, к примеру, резко затормозит движение и неожиданно перейдёт на захват и бросок. Вариантов много, и осмысливать их в схватке времени нет. Да и нельзя этого делать – думать во время драки. Должны работать рефлексы.

Именно повинуясь рефлексам, Катрин не блокировала обманное движение, а скользнула вдоль вытянутой руки противника с подшагом и поворотом – оп! и её пальцы цепко прихватили предплечье Ханны. Оп! – и на себя, с проворотом в другую сторону, и ногой – под колено, нажимая стопой кнаружи… Вот ты, подруга, и на земле. Теперь, если крутануться на левой ноге, можно носком правой заделать изо всех сил в висок.

Височная кость тонкая, она не выдерживает удар локтем, коленом, ну и носком ботинка, конечно. И ничего, что они в зале без ботинок, можно и босиком. Если уметь выгнуть стопу и бить тем участком, что сразу под большим пальцем. А Катрин умеет, не зря столько тренировалась, оттачивала этот удар на боксёрском мешке.

Но вообще, эта чешка драться умеет, с ней держи ухо востро. Даром что Куна по-чешски куница, а Катрин – Соболь, ну, в смысле, тоже из семейства куньих. Тут никто родства не признаёт, даже такого шутливого. Каждый за себя, только герр директор за всех. Да ещё госпожа Циге, конечно, куда ж без неё.

– Стоп!