Валерий Пушной - Накаленный воздух

– Умирают все, – сказал с издевкой. – Ты тоже умрешь. Я, как и ты, могу пророчить твою смерть. И все, кто здесь находится сейчас, тоже когда-нибудь умрут. Вот только когда?

– Твой конец будет бесславным, – настойчиво, точно ступая по горячим углям, повторил Иоханан. – Проклятие – твой удел. Смерть наступит в момент высшего твоего безумия.

– Стало быть, сначала я стану безумным? – громко забулькал смехом Понтий Пилат, надеясь, что его смех поддержат, однако никто не поддержал, и смех одиноко подпрыгнул, надорвался, затрещал по швам и потух, провалившись глубоко в живот прокуратора. Сейчас наместник был одинок среди всех, как и его смех.

– Ты уже безумен, – тихо заметил Креститель.

Пилат передернулся. Продолжая считать Иоханана мошенником, он, как мечом, рубанул словами воздух:

– А я думаю, что среди нас ты один сумасшедший! Так скажи мне, безумец, как я умру? – Больше всего сейчас он хотел увидеть Крестителя на коленях.

Бледное, обросшее бородой, изрезанное морщинами лицо Иоханана сделалось настороженно сосредоточенным. Он слегка нагнул голову, губы шевельнулись, выпустив короткие звуки:

– Тебя заберет тот, кто будет убит тобою.

– Как это понять? – Пилата удивил и поставил в тупик ответ Крестителя. – Как можно умереть от того, кто будет уже убит? Ты определенно сумасшедший, проходимец!

Иоханан прикрыл глаза, как бы отрешился от всего, лишь чуть дрожали ресницы. Он ничего не мог поделать с тем, что прокуратор не понимал его слов. Видно, не пришло время для этого, а может быть, оно не придет к Пилату никогда.

– Что ты молчишь? – римский наместник повысил голос до крика, смотрел на губы Крестителя и думал: сломать бы хребет этому чертову прорицателю, чтобы навсегда отучить разговаривать. Он хотел предугадать в этот момент, какие еще слова могут вылететь из сухих уст.

Но Иоханан не отвечал. Его молчание бесило прокуратора, выкручивало навыворот, он схватился за рукоять меча:

– Отвечай, или я прикажу вырвать у тебя жало!

Креститель приоткрыл глаза, спокойно встретил разъяренный взгляд Пилата. А тот будто ударился лбом о невидимую стену: яростно содрогнулся, кожа доспехов заскрипела, рука сдавила меч. Поперхнулся сгустком желчи и закашлялся. Иоханан пошевелился и грустно спросил:

– Неужели ты правитель не только Иудеи, но и Галилеи? И здесь твоя власть выше власти Ирода Антипы? – сделал паузу, ответа не дождался. – Видно, это так. Это царство осталось без царя. Там, где нет своего царя, всегда повелевают чужаки.

Антипу такие слова ужалили, зацепили за живое. Он качнулся от мгновенной ярости. Гнев был обширный, вызванный не только словами Крестителя, но больше бесцеремонным поведением Пилата и собственным униженным положением, когда всякий римский солдат ценился выше. Все слилось в клокочущий змеиный ком, он разрывал Антипу изнутри. Тетрарх рванулся с подушек, чувствуя жар и лютость. Иродиада ощутила, как крупная дрожь пошла по телу Антипы. Его состояние передалось ей. Зубы клацнули, она сдавила челюсти, поджалась и еще сильнее впилась ногтями в руку тетрарха. С натугой удерживала Ирода Антипу от вмешательства в словесную бойню между Пилатом и Крестителем. Не настало время для этого.

Однако Антипа тоже сообразил, что лучше дождаться, когда прокуратор захлебнется в каше, заваренной самим. Безусловно, слова Иоханана сунули тетрарха мордой в грязь, но точно так же эти слова врезали по зубам Понтию Пилату. Пусть знает, галилеянам не нравится, что он везде сует свой нос. Антипа, яро дыша, откинулся на подушки, погладил побелевшие пальцы Иродиады, медленно оттаивая.

Прокуратор бешено перекосил лицо глубокими складками и повелительным тоном рыкнул, точно вдалбливал окружающим значимость своих слов:

– Я не чужак в этих землях, и тебе хорошо известно, бродяга бездомный! Здесь все принадлежит Риму! Рим вечен! За это ты ненавидишь Рим, ведь так? За это твои речи направлены против меня! Ты не любишь римлян! – Пилат хотел взглядом пригвоздить к месту этого безумного дохляка.

Но тот вытянул шею и упрямо надавил, словно обрубал последние концы:

– Поработитель не может надеяться на любовь порабощенного народа. Рим – поработитель мира. Он еще силен, но ты ошибаешься, что это будет вечно. Я вижу закат Рима, его гибель от рук варваров. Я хочу приблизить конец. Рим заслуживает одного: разрушения. Наказание придет за все прошлые и будущие злодеяния. Твои деяния здесь станут началом конца Великого Рима. Римляне поплатятся за все, им не удастся исказить истину. Ибо обмануть можно человека, а не людей. Людская память будет вечно хранить правду.