Игорь Киселев - Темь. В битве за истину

Пафос гонки захватил ездоков. Им уже не казалась странной сумасшедшая скорость, с которой неслась упряжка, не удивляло то, что порой леса, несшиеся мимо, сливались в серо-зеленую полосу, а ветер обтекал импровизированные сани по сторонам, обдавая лишь редкой снежной пылью. И первый прыжок в воздух, когда диковатая шестерка в разбеге взметнулась с обрыва, чтобы перемахнуть изрядный по размерам лес и приземлиться на очередном озерце, вызвал лишь вопли восторга. Во втором прыжке Леха огласил окрестные леса неувядающим шедевром «Вихри враждебные веют над нами», героически помахивая над головой булавой, пока Никитич ощутимо не пнул его ботинком в бок, рявкнув: «Накликаешь, олух!». Леха притих и лишь нежно обнимал бутыль с самогоном. Следующие прыжки стали настолько привычными, что кое-кто из компании вздремнул.

Через несколько часов гонки лешак особенно заливисто свистнул, прошелся кнутом по пристяжным, особо отметив депутата, и шестерка, взрыв снег, затормозила у края полого берега лесного озерца.

– Мальчики налево, девочки направо, – выдал Вован привычную туристическую фразу. – Перекусываем – и в дорогу!

Перекус, состоявший из холодных окороков и изрядной порции самогона, много времени не отнял. Лишь Весняна, таинственно улыбнувшись, от самогона отказалась, отлучившись куда-то на десяток минут и вернувшись с явственным запахом горячего кофе. Народ только носом повел, но ничего не сказал.

А затем снова началась гонка. Словно миг, пролетело еще несколько часов. Вован, поглядывая на темнеющее небо, на леса, по которым проносились снежные заряды, все чаще подхлестывал шестерку утопленников, свистел и гугукал так, что с елей осыпались снежные шапки. Розвальни заносило на поворотах, торчащие из них ветки все чаще сшибали прибрежные кусты, и удивительным образом вся конструкция еще как-то держалась, словно отечественная автопродукция на зарубежном авторалли – из чувства престижа. Утопленники храпели, из их ноздрей вырывался пар, а глаза стали наливаться красным вурдалачьим светом.

– Ты полегче! – проорал сквозь распушившуюся бороду Никитич. – Тут тебе не…

И чихнул.

Что имел в виду бедовый домовой до чиха, осталось неизвестным.

– Мля! – только успел в ужасе возопить Вован и взмахнул в последний раз кнутом. Но было поздно.

Ошалевшая тяговая сила в отчаянном прыжке взвилась в воздух в последний раз, завыл воздух, разнося в клочья розвальни, словно копну сена, промелькнули внизу какие-то буро-пегие пятна, и вся компания в туче снега врезалась в Увалову поляну.

То, что это именно та поляна, стало ясно, когда снежная пыль опала, и путешественники, выпутавшись из веток распавшихся розвальней, узрели окружившую их мрачную толпу, выставившую вперед различные орудия уничтожения – от корявых дубин до вполне современных автоматов «узи». Причина столь недружелюбного приема выяснилась тут же: во время не самой мягкой посадки вконец одичавшие утопленнички, буксируя за собой остатки сцементированной магией повозки, пропахали широкую борозду по всей поляне, попутно снеся десяток шалашей, палаток, хижин, а заодно и их обитателей. Последние потом утверждали, что сему явлению предшествовал еще гром невиданной силы, повредивший их барабанные перепонки, за что вообще-то положена отдельная компенсация.

Быстрее всех нашелся Вован, очевидно, благодаря опыту, приобретенному в плодотворной коммерческой деятельности.

– Стоять, в натуре! – гаркнул он так, что ближайшие оппоненты невольно присели. – Волыны не трогай! Мы не фраера, мы свои.

На окружающую толпу эта речь, очевидно, произвела благоприятное впечатление: дубинки и стволы опустились. Вперед выступил длинный мужик в дорогой кожанке, с поблескивающим «ролексом» на запястье. Лицо он носил самодовольное и кокетливо покачивал из стороны в сторону головой на длинной шее, словно свидетельствуя: я хозяин в этой жизни, а вы тут появились по недоразумению. Лешак при виде его немедленно ощетинился.

– А чем докажешь, что не фраера? – спросил мужик, повиляв головой. – Вот меня любой знает, а вы что за лохи?

Вован от презрения только фыркнул. И тут в дело вступил Никитич, ласково светя синими озерными глазами.

– А ты, милок, не видишь? – благожелательно спросил он. – Путешествуем мы. Да, вишь, упряжка малость подвела, понесла. Особливо вон тот, твой знакомец, – и ткнул пальцем в утопленника-депутата.

На утоптанном поле воцарилась тишина. Депутат повернул красные в глаза в сторону длинношеего мужика и всхрапнул. Мужик отступил назад и побелел.