Антон Корнилов - Урожденный дворянин. Мерило истины

– Это младший сержант Кинжагалиев передал вам, духанка, привет, – дополнительно пояснил Гусь. – Итак, младшие сержанты с вами будут заниматься. Ну и мы тоже по мере своих сил будем им помогать. Скажу сразу: дрючить будем жестко. По-настоящему жестко – в карантине вы такого и не нюхали…

– Точно – не нюхали, – морщась, очень тихо пробурчал Двуха, до которого к тому времени докатилась волна кинжагалиевского приветствия.

– Жестко, да! – продолжал Саня. – А вы как думали? Думали, в сказку попали? Здесь вам ни хера не ясли. И спрашивать будем с вас еще жестче! Потому что и с нас за вас шакалы спросят. Понятна схема, я надеюсь? Но… что еще хочу сказать…

Гусь вдруг снова обернулся к Шапкину, которому несчастная судьба уготовила участь оказаться к нему этой ночью ближе других новобранцев. Шапкин тут же инстинктивно присел и закрыл руками налитые багровой кровью уши. Гусь ухмыльнулся и отступил.

– Еще хочу сказать, что беспредела у нас нет, – договорил он. – Калечить никто никого не собирается. Пацаны! – обратился Саня к сержантам. – Подтвердите!

– В натуре, – зевнул мордатый Бурыба.

Сержант Кинжагалиев снова шевельнулся под одеялами, покряхтел… но повторить только что проделанный трюк не сумел. Поэтому лишь неразборчиво буркнул что-то.

– Слыхали? – окинул взглядом спальню рядовой Саня Гусев. – Вот так… Но с особо быкующими… – тут он прищурился в сторону Командора и компании, – и с особо тупорылыми разговор у нас будет… особый. Так поговорим, что мало не покажется…

Взгляд Гусева уже на излете зацепился за Сомика, и Сомик затрепетал.

– Ну, конечно, во всяком призыве найдется такая падла, – заговорил Гусь, словно вид Жени пробудил в нем новую мысль, – которая вздумает настучать… командирам или в прокуратуру, или в комитет матерей… Командиры-то сор из избы не выносят, стукачилло еще и от них огребет. А на гражданке… они ведь там нашей жизни никогда не поймут. Поэтому из-за всякой херни вонь до небес поднять вполне могут, только эта вонь так вонью и останется. Потому что, если кто не понял, никакому командиру лишние проблемы не нужны. А вот сам стукач… – Саня изобразил на лице крайнюю степень презрения. – Думаю, никому не нужно объяснять, что с такими гадами, стукачами, бывает. Стукач – не мужик. Даже вообще не человек. Чмо, утырок… Тьфу! Хуже бабы, хуже таракана! Раз только тебя в стукачестве заподозрят, вовек не отмоешься. Всю армейку чморить будут, в какую бы часть не перевели. Да и после армейки всплывет стукаческое прошлое, не сомневайтесь! Вот я бы лично стукачей прямо в толканах топил, безо всякой жалости!..

Саня Гусь вдруг с удивлением почувствовал, как внутри него разгорается вдохновение, фразы получаются мощными и яркими, а в голосе дрожит самая натуральная искренность. В этот момент он совершенно серьезно ненавидел тех, кто мог бы лелеять в душе желание двинуть донос командованию или прокуратуре, но в то же время ясно ощущал, как где-то в глубине души велосипедным звонком злорадно дребезжит восторг сознания собственной тайны.

– Короче, чего тут базарить, парни… – завершающе приглушил он голос. – Армейскую науку вы получите в полном объеме. Да, первое время попотеть придется. Да, впахивать надо будет за себя, за нас и еще за того парня. Но это не потому, что мы здесь такие сволочи и нам в радость вас гнуть. Это, парни, чтобы вы быстрее прошаренными стали. А теперь еще кое-что… Коли уж дедушки на свои плечи взвалили проблему вашего воспитания, то дедушкам эти труды как-то компенсировать надо, нет? Вам зарплату будут платить, так вам ее первое время и тратить некуда будет. На конфетки из чипка мама с папой пришлют, не переживайте. А зарплату… – Саня постучал себя по карману. – Понятно?

Замолчав, он особенно зорко оглядел казарму. Кто-то из новобранцев, сгорбившись за спинами товарищей, тихонько присвистнул, но мордатый Бурыба вмиг вычислил недовольного:

– Это кто там такой борзый? – приподнялся сержант. – Не нравится что-то? В армии нет: «нравится не нравится». В армии есть: «надо».

– С вами, духами, по-человечески, а вы тут же наглеть начинаете, – прогудел из-под одеяла Кинжагалиев. – Не, Гусь, по-моему, с ними на другом языке разговаривать придется…

Сразу же после этих слов в коридоре застучали тяжелые шаги. Спустя пару секунд в дверном проеме возник громоздкий силуэт, и в спальне стало темнее – вошедший заслонил падающий из коридора свет. Гусь, Мазур и три деда, стоящие рядом с ними на «взлетке», обернулись.