Генри Олди - Черный ход

В доме темно. Не дом, развалюха. Как тут можно жить? Отца привязали к стулу. Рут свободна. С ногами взобралась на жесткую лежанку, забилась в угол. Искусала все губы.

О какой свободе сейчас идет речь?! Мисс Шиммер, вы сошли с ума.

– Контракт, – главарь протянул отцу лист бумаги. – Подписывай.

– Отпустите мою дочь.

– Подписывай.

– Пока она здесь, я ничего не подпишу. Дайте ей уехать. Через час после ее отъезда я поставлю подпись даже на собственном свидетельстве о смерти.

У главаря пышные усы и рябые щеки.

– Подписывай. Уедете вдвоем.

– Только не сразу, – расхохотался дробовик. – Не волнуйся, приятель, мы быстро. Нам совсем невтерпеж, мы тебя не задержим.

И посмотрел на Рут так, что мурашки по коже.

– Ты идиот, Барри, – главарь опустил руку с контрактом. – У тебя вместо головы седло.

– Почему это?

– Теперь он точно ничего не подпишет. Пока она здесь, он будет упираться до последнего. Ленивый мул сговорчивей, чем он сейчас.

Папа молчал, смотрел в пол. Да, молчал папа.

Тридцать раз да.

Главарь обмахнулся контрактом, будто веером.

– И что мне теперь делать, Барри? Что мне делать благодаря твоему длинному языку? Пытать его, что ли?

Дробовик щелкнул пальцами:

– Почему его?

Щелкнул еще раз:

– Дай-ка я попытаю ее. Что скажешь?

И еще:

– Клянусь, этот парень сразу станет сговорчивым!

– Хорошая идея, – согласился хлыстик.

Рут много часов отдала чтению. В книгах, над которыми она плакала и смеялась, девушки, случалось, умирали от чахотки, но помощь всегда приходила вовремя. На палубе пиратского корабля, в прерии под выстрелами индейцев, в графском замке под звон шпаг – являлся спаситель, чтобы вывести из огня, вынести из пучины.

Сейчас, подумала Рут. Уже скоро.

– Раньше я никогда не бил женщин, – дробовик подошел ближе. От него пахло табаком, конским потом, давно немытым телом. – Пожалуй, уже поздно начинать. Начнем-ка мы с другого…

Рут не раз читала, как насильники рвут одежду на своих жертвах. В романах это выглядело изящней. Дробовик разорвал на ней блузку раньше, чем она поняла, что делает этот человек. Ужас припоздал, поэтому ударил сильнее, болезненней. Сказать по правде, Рут оглохла от этого ужаса.

– Беги, – велел отец. – Беги и не оглядывайся.

Он говорил чужим, незнакомым Рут голосом. Бежать? Куда? Как?! Дробовик загораживал ей путь к дверям. Отцу, наверное, тоже страшно, вот и говорит чепуху.

– Кровь Христова…

Дробовик захрипел. Лицо его налилось кровью, словно Господь услышал сказанное бандитом. На лбу выступили крупные капли пота. Казалось, кто-то развел под несчастным костер. Зубы дробовика застучали. Смешно, подумала Рут, не замечая, что дрожит всем телом, как и ее мучитель. Зубы дробовика! Нет, правда, смешно.

Барри, вспомнила она. Главарь звал дробовика Барри.

В углу упал на колени хлыстик. На миг они с дробовиком превратились в братьев-близнецов: багровые лица, пот ручьем, скрежет зубовный. Озноб. Ломота во всех мышцах, заметная даже со стороны. Судороги. Слабость; хуже, бессилие.

Кажется, с главарем происходило то же самое.

– Беги!

Вопль ожег спину хуже плети.

Позже Рут узнала, что никогда не простит себе это бегство. Совесть, бешеная сука, была глуха к любым доводам разума. Да, она ничем не могла помочь отцу – или навредить похитителям. Да, ее присутствие давало бандитам в руки еще одно оружие против отца. Да, да, тысячу раз да. А толку? Если ты сам не можешь себя простить, какой суд тебя оправдает?!

Мэгги стояла у коновязи. К счастью, оседланная.

Рут уже скакала прочь, глотая слезы, когда за спиной громыхнул выстрел. Теряя сознание, последний из банды, кто оставался в живых, главарь совладал с револьвером.

Рут не связала произошедшее с отцом. Нет, похищение, разумеется, связала – тут не требовалось большого ума. Но божья кара, обрушившаяся на этих троих неведомо с каких небес… Мисс Шиммер не видела плюса, способного сложить два и два, превратить в разумную и понятную четверку.