Юрий Соколов - Своя игра – 1. Уклонист его величества

Децимы шли друг за другом в порядке нумерации. Наша – последней. По дороге то от одной, то от другой группы откалывались отдельные рекруты и сворачивали в боковые улочки.

– Куда они? – спросил я.

– На квартиры, – ответил Меченый. – Пока сотни не сформированы и стоят в городе, это дозволяется.

– Да, – подтвердил Друвайер. – У кого есть деньги, те на квартирах живут. Зачем им казармы.

– У тебя деньги есть, – заметил Скип. – Но ты же не стал снимать.

– Они у меня есть не потому, что богатый. А оттого, что привык жить экономно. И зачем мне от вас отрываться? Кто знает, сколько придется вместе служить.

– Ты и сам не встал на квартире, – обратился к Скипу Меченый. – Хотя денег у тебя побольше должно быть, чем у Друвайера. Или издержал все на то дело?

– Нет, не все. Но тоже не хочу отрываться от децимы. Я к обществу привык. В трактире с утра до вечера люди, и я терся меж них сколько себя помню. Родители меня к дядьке рано пристроили, как только начал что-то соображать. Мечтали, что я тоже трактирщиком стану. Да вот, не дала судьба.

– А что случилось? – спросил я.

Скип только тяжело вздохнул.

– Вышиб он из трактира не того человека, – невесело хохотнул Меченый. – За дело вышиб, за драку. А драчун оказался из знатных. И с большими связями. Спесь у него взыграла, и Скипа чуть не отправили на каторгу. Еле-еле удалось ему откупиться, но не совсем, а с условием, что в ополчение пойдет. Вот и оказался с нами.

– А ты как в ополчение попал? – задал я новый вопрос, уже Меченому.

– Да скрутили меня за разбой, понимаешь, и отправили на Сорорские рудники. А это, брат, такое место, что на свободу оттуда выходит мало кто. Прикинул я так и эдак – не видно других путей, как только на войну определиться. Ну и начал махать киркой, будто на себя работал. В склоки тюремные не лез, вел себя примерно. Пару найденных самородков припрятал и задарил их после кому надо… В общем, позволили в ополчение. Солдат не хватает – многих каторжников уже в войска отправили. Правда, не с такими грехами, как мои. Меня – в виде исключения. За полторы нормы в день в течение года… Ну и за самородки.

Вот так ситуация, подумал я. Похоже, сбежать ой как нелегко будет. Меченый выглядел отпетым бандюгой, и лично я его не выпустил бы с каторги ни за какие нормы. Однако ж его освободили. Пускай благодаря личному интересу кого-то из рудничного начальства, но точно не для того, чтоб он свалил из ополчения в первые же дни, подставив своих благодетелей. Выходит, контроль за рекрутами ого-го какой – хотя бы по причине присутствия в их рядах типов наподобие Меченого.

Осталось выяснить, какой именно. И каким образом он осуществляется.

И кто может меня просветить, как не Меченый? Кто более него сведущ в области побегов и их предотвращения? Надо лишь разговорить его не вызывая подозрений. Но это потом, потом, наедине, осторожненько. А сейчас лучше вообще прекратить расспросы, как бы мне ни хотелось узнать до кучи истории попадания в ополчение Друвайера и Пента. Чем дальше мы шли, тем сильнее редели децимы и тем плотнее сбивались они друг к другу. В большой компании ребята не будут так откровенны, как в нашем узком кругу.

Вот нас уже не больше тридцати, и мы идем одним тесным отрядом по совершенно опустевшему городу в гаснущем свете умирающего дня. Не видно больше открытых дверей и окон – все заперто. Впереди дома расступаются, открывая выход на небольшую треугольную площадь, служащую как бы продолжением улицы. Дальний ее конец перекрыт длинным и высоким, но, кажется, одноэтажным зданием с широкими воротами в центре. Наша казарма. За нее как раз садится солнце…

Засмотревшись на закат, я не сразу понял, что случилось. Идущие в первых рядах с криками сыпанули в стороны, выхватывая из ножен мечи и перебрасывая щиты из-за спин. Где опасность, где? Ничего не вижу! В небе чисто, площадь пуста, у ворот казармы застыли стражники… Нет, бросили свой пост и бегут к нам! Да что же происходит?

И тут я увидел. Мостовая в средине площади медленно проседала вниз, будто во внезапно образовавшуюся под землей полость. А потом резко выгнулась вверх и взорвалась фонтаном камней и почвы.

Щит я уже держал перед собой, а теперь прикрыл им плечи и голову. М-м-мать! Только бы он выдержал! Видел я по дороге, какие булыжники попадаются в здешнем дорожном покрытии! А щит-то деревянный, только умбон и окантовка железные…

Остальные рекруты тоже закрылись щитами. Кто поопытнее, сбежались вместе по нескольку человек, составляя над собой из щитов панцири. А из образовавшегося на площади провала поднималось что-то черное, огромное, бесформенное, от которого веяло могильным холодом и немедленной страшной смертью. Вот оно выросло выше вторых этажей домов справа и слева, вот уже выше третьих… Вот из сплошной черноты сверкнули глаза – два больших желтых глаза, каждый размером с колесо телеги. Во все стороны потянулись лапы – две, четыре, восемь… И каждая словно соткана из тьмы – только когти сверкают голубым огнем, холодным и безжалостным.